Нина Михайловна Шевкунова - У синего моря

гостеприимно раскрывали перед ним юрту, но недоверчиво слушали русскую «сказку». Да, то, о чем говорил им Матвей, представлялось сказкой. Их удивляло только одно: почему русский не привозит водку и не просит пушнину?

Трудно перечесть, сколько ездил и ходил из кочевья в кочевье Матвей. Всюду он видел доверчивые глаза и недоверчивую улыбку. Артель создать удалось, но на каждом шагу вставали трудности. Чтобы сделать настоящую, надо много строить — нет материалов; надо учить и лечить — нет ни учителей, ни врачей. И кем он только не был за эти десять лет! И учителем, и врачом, и строителем.

До Игнатьева секретарем райкома был Зимин. Каким образом и зачем попал сюда этот человек? Он не был ни в одной юрте, не поговорил по-настоящему ни с одним коряком.

Игнатьев вроде бы по-настоящему берется за дело, да многое для него пока еще темный лес. Здесь все не так, как в России, — и занятия людей, и сама жизнь.

В окно кто-то осторожно постучал. Матвей вышел на улицу, где ждал Потапов.

— Ульяна именинница, может зайдешь?

— Поздно, Николай…

— Ночь-то длинная, что делать? Пирогов напекла, ждет…

— Ну, хорошо, иди, я сейчас…

Дети спали. «А Люська вся в меня, — подумал почему-то Матвей, — такая же сероглазая, круглолицая, и волосы как у барана… Хорошо хоть Авдеевна заменяет мать и ребятам, и мне, так сжились, что роднее и не надо».

Авдеевна словно почувствовала, что Матвей думает о ней, проснулась.

— Ты, Матюша? А я вздремнула, — поднимаясь с постели, заторопилась она, — сейчас поесть дам…

— Не надо, мать, отдыхай. Если надо, я сам. — И помолчав, добавил: — К Потаповым в гости пригласили.

— В такую-то поздноту?

— Ульяна именинница.

— Костюм надень, небось еще гости будут али нет?

— Не знаю.

— Ульяна-то славная, а он сумной, не люблю я его.

«Странный он, — подумал Матвей… — Ходит, как старик, ноги подгибает, а лицо красивое, на грузина похож».

Он тоже его не любил, хотя и не знал почему. Вздохнул, стал одеваться, а мысли снова вернулись к Потапову. «Держится высокомерно, изысканно вежлив. И за каким чертом принесло его на Камчатку? За длинными рублями? Так нет. За заработком он не очень гонится, все больше в лесу, охоту любит… А Ульяна?..»

Первый раз Матвей увидел Ульяну в палатке Максима. Высокая, статная, повязанная белой косынкой, она решительно выбрасывала из палатки грязные шкуры. Сердито глянув на Матвея, сказала:

— Грязно живут. На ребятишек смотреть жалко — в коростах все. Шкуры и те вытрясти не могут, а сегодня солнышко такое — пропечет.

В углу палатки, на деревянном сундучке, сидела старуха. Она, как видно, не понимала, о чем говорит эта красивая русская женщина, но улыбалась и согласно кивала головой. Покрасневшие веки гноились, руки расчесаны. Матвей глянул на белые сильные руки Ульяны — на одном пальце посвечивало золотое обручальное кольцо — и тревожно спросил:

— А вы не боитесь? Здесь чесотка, трахома…

— Так разве только здесь? К кому ни зайди у всех. Дегтярным мылом умываюсь, одеколоном протираю.

Скоро у девочек появились самодельные куклы в нарядных русских платьях. Тогда Матвей не понял, для чего нашила их Ульяна, может для забавы малышам. Только потом, когда сами девочки стали носить такие же платья, он понял ее политику. Еще вспомнил Матвей, как она пришла к нему в контору и без улыбки спросила:

— Вы хлеб любите?

— Странный вопрос.

— Ничего не странный. Все женщины пекут в золе пресные лепешки, только муку переводят да желудки портят. Научить их надо хлеб печь.

— А кто будет учить, вы?

Ульяна улыбнулась.

— Одну я уже научила. Зашла сегодня к Максиму, а его жена сидит и плачет. Я думала, горе какое, а потом глянула и еле удержалась от смеха. Завела она тесто в ведре, да, видно, много, а дрожжи сильные — тесто-то у нее на пол и ушло. Максим ножом собирает, ругается, а она сидит и плачет… Я что хочу сказать, — помолчав продолжала Ульяна, — печки надо в домах такие класть, чтобы можно было хлеб печь. А научить-то научу. Самое лучшее, конечно, построить пекарню…

Но особенно запомнилось Матвею одно утро. Как-то ночью пришел к нему один рыбак и говорит: «Жена молодая, ребенок, однако, будет, шамана нету…»

Матвей решил пойти к Ульяне.

Ночь была темная, дождливая, боялся, не пойдет. Но Ульяна, ни слова не говоря, накинула платок и ушла с рыбаком.

Утром зашла к Матвею. Лицо осунулось, побледнело. Глаза были глубокие и --">