Андрей Германович Волос - Книги судеб. Часы [Два рассказа]

первого, издательство выплатило автору три тысячи долларов аванса. Про следующие гонорары Буряков уже ничего не знал: если сумма превышала хотя бы десятку зелени, это уже было не его собачье дело.

Испитая физиономия Кривитько чернела подглазьями, и только пугающая худоба мешала ему окончательно превратиться во взъерошенного филина. Однако внешность обманчива: его дела шли не так уж плохо. Когда-то он с треском и вонью подкатил к порогу издательства на драной «пятерке». Потом пересел на мерседесовский джип. Теперь, скорее всего, на что-нибудь еще более крутое. И если прежде жил в хрущобе, то ныне вселился в монолитно-бетонный дом из модных…

Буряков вздохнул, допил кофе, поставил чашку и несколько секунд пристально глядел в ее донце. Кофе был хоть и турецкий, а все равно дерьмо: осадок плотный, как глина.

Писать Кривитько действительно умел — но только если понимать это слово в его самом первом, утилитарном смысле. Во всех остальных смыслах он не умел писать до такой степени, что любой, перед кем стояла бы задача довести его рукопись до уровня удобочитаемости, непременно впал бы в отчаяние. Он не был способен создать ни одного предложения, избавленного от грамматических, синтаксических и смысловых изъянов. Тем не менее, любил блеснуть оригинальностью: про все, предоставлявшее к тому хоть какие-то основания, смело говорил, что оно «размером с голову теленка». Питал также слабость к экзотическому обороту «по мгновению палочки» — кое-где оно встречалось раза по три на странице. Часто использовал странное, непременно заставлявшее вспомнить летние трели кузнечиков словечко «коленостоп». Как-то раз Буряков прочел: «Она любила стихов Лермантого».

Рукописи были нетолстые (для печати приходилось разгонять инвалидски крупным кеглем, чтобы хоть как-то замаскировать их брошюрную сущность), но все равно работать с ними было чистое мучение.

С одной стороны, скоро выяснилось, что редактору (рука об руку с корректором) следует лишь навести кое-какой порядок в пунктуации, что же касается попыток избавить эти убогие тексты хотя бы от части присущих им нелепиц, то они самым неприятным образом сказываются на продажах. (И наоборот: чем ближе к оригиналу выходят труды Кривитько из печати, тем с большей жадностью расхватывает их благодарный читатель.) Поэтому с третьей или четвертой публикации Буряков занимался лишь самыми поверхностными проверками: чтобы, например, главная героиня, назвавшаяся Кларой, к десятой странице не становилась Лаурой. Все прочее шло прямо с колес.

Но с другой, каждая книга должна была быть снабжена аннотацией, и это портило все дело. Кривитько наотрез отказывался их писать. Буряков подозревал, что автор просто не в силах охватить своим кипучим умом то, что вышло из-под его стремительного пера. В итоге каждое из идиотских творений Кривитько Буряков был вынужден прочесть от корки до корки. И в конце концов вымучить что-нибудь вроде:

«Когда муж Луизы стал задерживаться на работе и охладел к своей молодой жене, она заподозрила, что у него появилась другая женщина. Проведя расследование, Луиза приходит к шокирующему выводу: он завел не любовницу, а любовника! Горю молодой женщины нет предела. Подвыпив, она знакомится с юношей. Тот приглашает переночевать у него… Необдуманный поступок изменяет всю жизнь Луизы. Сначала она становится случайным свидетелем бесчеловечного убийства, затем узницей в роскошном особняке человекоядных монстров… А впереди ее ждут новые радости и горести, новая дружба и ненависть, новые потери и приобретения и, конечно же, настоящая любовь. Пожелаем ей счастья в дальней дороге!..»

Буряков снова взял чашку и вытряс на язык последние горькие капли. Голову вроде немного отпустило.

«Ладно, — подумал он. — Никуда не денется. Запил, наверное, вот что. Как пить дать — запил. Все будет, как всегда. На следующей неделе появится».

4

Он уж совсем было поднялся, как вдруг кто-то хлопнул по спине.

— Привет!

— Здорово, коли не шутишь, — безрадостно отозвался Буряков.

— Позволишь?

Не дожидаясь ответа, Кудимов шумно придвинул стул, шмякнул портфель. Принес от киоска стакан сока, сел и спросил негромко:

— Махнешь полтяшок?

Буряков сглотнул. Боль снова возвращалась к вискам. Но к вечеру ожидался визит Генерального. Тот еще был --">