Агата Кристи - Роза и Тис. Дочь есть дочь. Бремя любви. Рассказы

Кристи Агата СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ ТОМ ДВАДЦАТЬ ТРЕТИЙ

РОЗА И ТИС The Rose and the Yew Tree 1948 © Перевод. Ващенко A., 2000

Мера едина мгновенью и розы и тиса^[1]

Томас С. Элиот

Прелюдия

Однажды — в то время я был в Париже — мой слуга Парфитт доложил, что меня желает видеть какая-то леди. «Она говорит, — добавил он, — что это очень важно».

К тому времени у меня сложилось правило никого не принимать без предварительной договоренности. Люди, которые обычно приходят по «крайне важному и срочному» (по их собственным словам) делу, почти всегда ждут от вас финансовой помощи. К стати сказать, те, кто действительно в ней нуждается, обращаются с такой просьбой значительно реже.

Я спросил у Парфитта имя посетительницы, и он протянул мне визитную карточку, на которой значилось: «Кэтрин Югобиан». Этого имени я никогда раньше не слышал, и, откровенно говоря, мне оно не понравилось. Однако я изменил свое первоначальное мнение, касающееся цели этого визита, и решил, что посетительница, вероятно, явилась не просить денег, а, скорее всего, рассчитывая что-то продать. Возможно, какую-нибудь антикварную вещицу, наверняка поддельную, — из тех, что проще и выгоднее сбыть, принеся с собой и уломав бесконечными речами несговорчивого покупателя.

Я попросил Парфитта передать мадам Югобиан, что очень сожалею, но не могу ее принять; она может написать мне, изложив свое дело.

Понимающе кивнув, Парфитт вышел. Парфитт очень надежный слуга — инвалидам вроде меня нужен человек, на которого можно полностью положиться, — и у меня не было ни малейшего сомнения в том, что с неожиданным визитом покончено. Однако, к моему величайшему удивлению, Парфитт появился снова. Он сказал, что леди настаивает, уверяя, будто это дело жизни и смерти. И будто оно касается моего старого друга.

Мне стало любопытно. Дело не в словах. Нет! Это довольно ординарный ход: жизнь или смерть, старый друг… Обычные приемы в такого рода игре. Мое любопытство было вызвано необычным поведением Парфитта. Вернуться с подобными объяснениями! Это было совсем на него не похоже.

Я пришел к выводу (как выяснилось, совершенно ошибочному), что Кэтрин Югобиан невероятно красива или, во всяком случае, необыкновенно привлекательна. Ничто иное, по моему мнению, не могло бы объяснить поведение Парфитта.

Ну а так как мужчина всегда мужчина, будь он даже пятидесятилетним калекой, то я и попал в ловушку. Мне захотелось взглянуть на это ослепительное создание, сокрушившее оборону даже моего безупречного слуги.

Я велел проводить леди в мою комнату. Когда Кэтрин Югобиан вошла, у меня даже дух захватило от возникшей вдруг антипатии.

По правде говоря, теперь мне стало понятно поведение Парфитта. Вообще его суждения о человеческой натуре всегда безошибочны. Он верно распознал в Кэтрин Югобиан настойчивость, перед которой рушатся все препоны, и поступил очень мудро, капитулировав сразу и избежав изнурительной борьбы, ибо Кэтрин Югобиан явно обладала настойчивостью кузнечного молота и напором автогена в сочетании с методичностью капли, долбящей камень!^[2]Если она решила добиться своего, время не имело для нее никакого значения. Она невозмутимо просидела в моей приемной целый день, поскольку принадлежала к числу людей, в чьей голове умещается лишь одна мысль и в силу этого имеющих огромное преимущество перед менее целенаправленными индивидуумами.

Как я уже сказал, при появлении Кэтрин Югобиан я был шокирован. Я надеялся увидеть красавицу, а женщина, вошедшая в комнату, была поразительно, на редкость некрасива. Заметьте, не уродлива. Нет! Уродство имеет свои особенности, свою собственную манеру воздействия. А у Кэтрин было крупное, плоское, как блин, какое-то пустое лицо. Широкий рот с чуть заметными усиками над верхней губой; маленькие темные глазки, напоминавшие низкосортный изюм в низкосортной булке; густые и невероятно сальные волосы, неопределенного цвета. Фигура у нее была настолько бесформенная, что вообще не заслуживала этого названия, и одежда, столь же неприглядная, сидела на ней кое-как. Она не выглядела ни бедной, ни богатой. Внимание привлекал лишь волевой подбородок; когда она заговорила, голос оказался резким и неприятным.

Я бросил на Парфитта крайне укоризненный взгляд, --">