Агата Кристи - Роза и Тис. Дочь есть дочь. Бремя любви. Рассказы

головой.

— Ну да… ну да! Он читал ваше имя в газете. Там говорят, вы здесь как член Комиссии, и он говорит, чтоб я узнать, где вы живете и привести вас. И пожалуйста, вы должны идти быстро… очень быстро… потому что доктор говорит, теперь очень скоро. Так что вы пойдете сразу, пожалуйста!

Я решил быть откровенным.

— По мне, так пусть он сгорит в аду!

— Простите?

И с беспокойством посмотрела на меня, морща длинный нос и пытаясь понять.

— Джон Гэбриэл, — медленно и четко произнес я, — мне не друг. Он человек, которого я ненавижу… ненавижу! Теперь вы понимаете?

Кэтрин удивленно мигнула. Мне показалось, что она наконец начала понимать.

— Вы говорите, — произнесла она медленно, как ребенок, который повторяет трудный урок. — Вы говорите, что вы ненавидите Джона Гэбриэла? Пожалуйста, вы так сказали?

— Совершенно верно, — подтвердил я.

Она улыбнулась… Такая улыбка хоть кого могла бы вывести из себя.

— Нет-нет! — сказала она снисходительно. — Это невозможно. Никто не может ненавидеть Джона Гэбриэла. Он великий… он очень хороший человек. Все, кто его знает, все мы охотно умрем за него.

— Милостивый Боже! — воскликнул я раздраженно. — Что он такого сделал? Почему это все готовы умереть за него?!

Ну что же, я сам напросился! Кэтрин забыла о срочности своей миссии. Она села, отбросила со лба прядь жирных волос, глаза ее горели энтузиазмом. Она открыла рот, и хлынули слова…

Кэтрин говорила, по-моему, не меньше четверти часа. Порой ее было трудно понять, она запиналась в поиске нужных слов. Порой слова лились сплошным потоком. Но все в целом производило впечатление грандиозной эпопеи.

Она говорила о Джоне Гэбриэле почтительно, благоговейно, смиренно, так, как говорят о мессии^[3], каким он для нее, по всей видимости, и являлся. Говорила то, что мне казалось в высшей степени фантастичным и абсолютно невозможным. Говорила о человеке чутком, храбром и сильном. Лидере и защитнике. О рисковавшем собой ради жизни других, страстно ненавидящем жестокость и несправедливость. Для нее он был пророком. Царем Небесным. Спасителем — тем, кто пробуждал в людях силы, им самим неведомые, и мужество, о котором те даже не подозревали. Он не раз подвергался пыткам, но, и полуживой, изуродованный, одной лишь силой воли преодолевал телесную слабость, продолжал совершать невероятное.

— Вы говорите, вам не известно, что он сделал? — закончила Кэтрин. — Но ведь про отца Климента все знают… все!

Я с изумлением смотрел на нее. То, что она сказала, было правдой. Об отце Клименте слышал каждый. Имя его обладало магической силой, хотя многие полагали, что это всего лишь имя… миф… и что на самом деле такого человека никогда не существовало.

Как мне описать легендарного отца Климента? Представьте себе смесь Ричарда Львиное Сердце^[4], отца Дамье^[5] и Лоуренса Аравийского^[6]. Соедините в одном человеке качества борца и святого с безудержной юношеской дерзостью. В годы, последовавшие за Второй мировой войной, Европа и Восток переживали трудный период. Нарастающий страх порождал новые волны жестокости и варварства. Цивилизация дала трещину. В Индии и Иране происходили ужасные события: массовая резня, голод, пытки, анархия.

И вот в непроглядном тумане событий появляется фигура почти легендарная. Человек, называющий себя отцом Климентом, спасает детей, освобождает людей, избавляя их от пыток; непроходимыми горными тропами выводит свою паству в безопасное место и поселяет там, организуя общины. Его почитают, любят, перед ним преклоняются. Не человек — легенда!

И, по словам Кэтрин Югобиан, этот самый отец Климент и есть Джон Гэбриэл — бывший член парламента от Сент-Лу, бабник, пьяница, авантюрист, приспособленец, человек, неизменно действовавший лишь в своих собственных интересах и начисто лишенный всех добродетелей и положительных качеств, кроме одного — необыкновенной отваги.

И тут мой скептицизм вдруг, против моей воли, пошатнулся. Какой бы невероятной ни казалась мне история, рассказанная Кэтрин, в ней была одна правдоподобная деталь: оба, и отец Климент, и Джон Гэбриэл, были людьми исключительной отваги. Некоторые подвиги легендарного отца Климента, — безрассудная смелость, проявленная им при спасении людей, отчаянный риск, даже блеф… да, именно дерзость методов — все это соответствовало характеру Джона --">