Рэй Дуглас Брэдбери - Огромный мир где-то там...

— Да, мэм. — Он открыл первое письмо и прочёл вслух: — «Дорогая миссис Гиббс…»

Он остановился и дал ей насладиться. Её глаза были полузакрыты, губы шевелились, повторяя слова. Он эффектно повторил обращение и продолжал:

— «Посылаем Вам проспект межконтинентальной школы заочного обучения, дающий полное представление об уроках, которые Вы можете брать по курсу санитарии и гигиены…»

— Бенджи, Бенджи, я так счастлива! Прочти ещё.

— «Дорогая миссис Гиббс!..» — читал он.

С того дня ящик никогда не пустовал. Мир — далёкие, незнакомые города, о которых Кора даже не слышала, — устремился к ней. Проспекты бюро путешествий, рецепты сдобных пирогов и даже матримониальные предложения в письмах от пожилых джентльменов, заинтересованных в «даме пятидесяти лет, с деньгами и мягким характером».

Бенджи писал в ответ: «Я уже замужем, но благодарю Вас за внимание. Искренне Ваша Кора Гиббс».

А письма всё приходили и приходили: филателистические каталоги, романы в дешёвых изданиях, гороскопы. Мир заполнил её почтовый ящик, и теперь она не чувствовала себя такой одинокой. Если человек писал Коре деловое письмо об открытых тайнах древних майя, он мог через неделю получить от неё ответ, превращающий деловое знакомство в тёплую дружбу.

После одного особенно трудного дня Бенджи пришлось парить руки в эпсомской соли.

К концу третьей недели миссис Брэббем уже не показывалась у своего почтового ящика. Она даже не выходила из дому.

Очень быстро лето подошло к концу, во всяком случае, та часть, которую Бенджи должен пробыть здесь. На столе лежал его красный носовой платок, сандвичи были приготовлены и завёрнуты вместе с веточкой мяты, чтобы приятно пахли. На полу стояли ТОЛЬКО что вычищенные башмаки, готовые отправиться в путь, а сам Бенджи сидел на стуле, держа в руке жёлтый карандаш, такой длинный раньше, а теперь превратившийся в крохотный огрызок. Кора взяла Бенджи за подбородок и повернула к себе его лицо.

— Бенджи, я должна извиниться перед тобой. За всё это время я, кажется, ни разу не взглянула тебе в лицо. Я знаю твои руки, каждый ноготь, каждый сустав, каждую жилку, но могла бы пройти мимо тебя на улице и не узнать…

— Ну, а что на меня смотреть? — застенчиво сказал Бенджи.

— Твою руку я узнаю среди миллионов других. Я могу пожимать тысячи рук в темноте, но твою руку я узнаю сразу и скажу: «Это Бенджи». — Она мягко улыбнулась и подошла к открытой двери. — Я вот что подумала. — Она смотрела на дом миссис Брэббем. — Миссис Брэббем не видно уже несколько недель. Она не показывается из дому. Я чувствую себя виноватой. Из-за гордости я поступила с ней плохо. Гораздо хуже, чем она со мной. Я отняла то единственное, чем она жила. Это гадко и зло. Теперь мне стыдно. — Она смотрела на безмолвный запертый домик. Бенджи, можешь сделать мне последнее одолжение?

— Да, мэм.

— Напиши письмо для миссис Брэббем.

— Что?!

— Да, напиши в одну из этих компаний, пусть пришлют проспекты или что-нибудь в этом роде и подпишись за миссис Брэббем.

— Ладно, — сказал Бенджи.

— И тогда через неделю, а может быть, через месяц приедет почтальон, свистнет в свисток, и я скажу ему, чтобы он постучал в дверь миссис Брэббем и передал письмо, а сама я буду стоять у себя во дворе, и миссис Брэббем будет знать, что я всё вижу. И я помашу ей своими письмами, а она мне своими, и мы улыбнёмся друг другу.

— Хорошо, тётя Кора, — сказал Бенджи.

Он написал три письма, лизнул конверты, тщательно заклеил и положил в карман.

— Опущу их, когда доберусь до Сен-Луи.

— Чудесное было лето, — сказала она.

— Это точно.

— А ведь я так и не научилась писать, Бенджи. Я всё хотела получать письма, заставляла тебя писать дотемна, и мы были заняты: посылали письма, получали ответы, а времени научиться не хватило. А это значит…

Он знал, что это значит. Он пожал ей руку. Они стояли у двери домика.

— Спасибо за всё, — сказала она.

И он побежал. Добежал до забора, за которым начинался луг, легко перепрыгнул через него, и, пока она могла видеть, он всё бежал и бежал, размахивая последними письмами, через горы в огромный далёкий мир.