Аше Гарридо - Девушка по имени Сердце

Аше Гарридо

Девушка по имени Сердце

– А ты не плачь, – говорил следователь. – Ты же хотела стать героем? Герои не плачут.

Следователь бесился, оттого что раннее утро, а ему приходится возиться с этой идиоткой – без толку всё! – и глотал растворимую бурду из картонных стаканчиков, стаканчик за стаканчиком… а мог бы дома вальяжно смаковать роскошный кофе, сваренный доньей Исабель – она никогда не доверяла кофе прислуге, это бы ее конек, ее шик, напоминание о юности, проведенной в Париже. Хотя это и бросало легкую, почти незаметную, но все же тень на репутацию супруги, следователю нравилось по утрам пить "настоящий парижский кофе", а вечером с пристрастием выспрашивать у доньи Исабель, как ей удалось сохранить невинность в рассаднике разврата. Утро сложилось не лучшим образом, хотя ночной улов оказался огромным, это не радовало следователя. Ему досталась дура, с которой невозможно было разговаривать вообще. Раздосадованный, он от души произносил дежурные гадости.

– Герои не плачут. Потому здесь и не бывает героев, нечего им тут делать. Как какой герой сюда попал – так весь и вышел, понимаешь?

Она не знала, что это вранье, она не знала. Ее звали Корасон Моралес, ей было двадцать. Она уже не хотела быть героем, ее корчило от страха. Но деваться было некуда. И она плакала, горько и безнадежно, а следователь бесился, снова бесился, потому что она плакала – и ей было не до него.

Как будто все уже случилось. Она оплакивала себя и все, что должно с ней произойти, как свершившийся факт – испугать ее было нечем.

Она плакала и плакала, что бы с ней ни делали. Она кричала, когда к ее соскам прикручивали проволоку и жужжало магнето. Она теряла сознание в пытошной, приходила в себя в камере – обводила всех перепуганным, неверящим взглядом, вздрагивала, замирала… И снова плакала.

Ее сознание проделывало путь иголки по виниловой дорожке: почти незаметная выщербинка, царапинка тоньше ангельского волоса – и всё начинается с того же места, игла не в силах покинуть осточертевший закоулок мелодии, один и тот же мелкий кусок бытия повторяется и повторяется без конца.

Плача, она спрашивала Хосефу, медицинскую сестру, что же делать, если она забеременеет.

Она плакала даже во сне.

Она плакала столько, сколько не плакал еще ни один человек во всем мире. Неизвестно, откуда в ней взялось столько слез. Даже не то удивительно, что она смогла столько времени жалеть себя и сокрушаться, а то, что в ее организме набралось столько соленой воды, что она не умерла от обезвоживания за неделю нескончаемых рыданий. Ее слезы оставались такими же солеными, горькими, едкими и в конце этого срока. Они проточили тайные русла в плоти мироздания, подмыли берега, разъели заслонки между мирами.

Она проснулась, не переставая плакать, от осторожной щекотки: нечто неуклюжее и насекомое, ростом с большую мартышку, робко, но настойчиво касалось ее руки, тщательно выбирая места, не истерзанные проволокой, не обожженные сигаретами и горячим воском. Это нечто было настолько странным и нереальным, что на мгновение Корасон даже перестала плакать. Впрочем, между одной слезой и другой промежуточек оказался невелик, не более обычного, они ведь не текут непрерывно, а как хорошие водители, соблюдают между собой дистанцию. Так что вторая ненамного отстала от первой, со стороны было и вовсе незаметно. Но нечто насекомое коснулось заостренным коготком щеки Корасон между этими двумя слезами, показывая, что пауза отмечена и принята им на свой счет. А еще насекомое нечто кивнуло три раза, и Корасон решила, что это, скорее, некто, раз может понимать человеческие чувства и отвечать на них осмысленными сигналами. Некто насекомый, неуклюжий, изящный и, насколько Корасон могла разглядеть в сумраке – зеленовато-дымчатый, был слегка похож на гигантского богомола и очень сильно напоминал Чужого.

– К-кто ты? – всхлипывая, спросила Корасон.

– Вам мое имя не скажет абсолютно ничего, – отклонил ее вопрос Насекомый. – Здесь, где вы, о нас не знают, даже не подозревают о нашем существовании.

– Ну, я бы не была так уверена, – возразила Корасон, вытирая щеку об остатки блузки на плече.

– Это неважно. Зовите меня, как хотите. Я пришел для того, чтобы вести с вами переговоры.

– Поразительно, – сказала --">