Реймонд Карвер - И третья вещь, которая доконала моего отца

Реймонд Карвер И третья вещь, которая доконала моего отца

Я расскажу вам, что доконало моего отца. Треть­им был Пень, в смысле, что он умер. Первым номером шел Перл-Харбор. А вторым — пере­езд на ферму деда, возле Веначи. Вот там-то отец и завершил свой жизненный путь, если, конечно, не принимать в расчет, что вероятнее всего завершил­ся он еще раньше.

В смерти Пня отец винил жену Пня. Потом он ви­нил рыбу. И, в конце концов, стал винить самого се­бя — потому что именно он и показал Пню объявле­ние на задней странице «Поля и ручья», где речь шла о доставке живого черного окуня в любую точку Соединенных Штатов.

Вести себя странно Пень начал после того, как об­завелся рыбой. Рыба целиком и полностью измени­ла его индивидуальность. Так говорил отец.

Я до сих пор понятия не имею, как по-настоящему звали Пня. Может, кто когда и слышал его имя, я — нет. Сколько помню, его всегда звали Пнем, да и сей­час он для меня просто Пень. Он был маленький та­кой, морщинистый и лысый человечек, хотя руки и ноги у этого коротышки были сильными на удивле­ние. Когда он улыбался, что случалось не часто, то гу­бы у него разъезжались, открывая коричневые лома­ные зубы. И вид у него делался очень себе на уме. Когда ты с ним говорил, его водянистые глазки не­отрывно следили за твоим ртом, — а если не гово­рил, отыскивали на твоем теле что-нибудь примеча­тельное и вцеплялись в эту точку.

Не уверен, что он и в самом деле был глухим. По крайней мере, не настолько, насколько хотел тако­вым казаться. Но вот чего он не умел, так это гово­рить. Это уж точно.

Глухой — не глухой, но еще с двадцатых годов Пень трудился на лесопилке разнорабочим. В «Каскейд-Ламбер-Компани», в Якиме, штат Вашингтон. В те годы, когда я его знал, Пень работал уборщиком. И за все эти годы я ни разу не видел на нем какой-то другой одежды. В смысле, кроме фетровой шляпы, рубашки цвета хаки и джинсовой куртки поверх ра­бочего комбинезона. С рулонами туалетной бумаги в верхних карманах, поскольку прибирать в туалетах и следить за тем, чтобы там всего хватало, тоже по­лагалось ему. И по вечерам ему приходилось пригля­дывать, чтобы рабочие после смены не утащили ру­лон-другой в коробках из-под ланча.

Пень всегда носил с собой фонарик, хотя работал в день. А еще он носил с собой гаечные ключи, пас­сатижи, отвертки, изоленту, то есть все, что обычно имеют при себе слесари-наладчики. Вот из-за этого над ним все и издевались, за то, что он постоянно с собой все таскает. Карл Лоуи, Тед Слейд, Джонни Уэйт — самые были шутники, из тех, кто издевался над Пнем. Только Пень на все это не обращал внима­ния. Я думаю, просто привык.

Отец над Пнем никогда не издевался. Насколько мне известно. Отец был крупный мужчина, стри­женный ежиком, с двойным подбородком, мощны­ми плечами и нормальным таким пузом. Пень все время на это пузо пялился. Приходил в опиловоч-ную, где работал отец, садился на табурет и пялился на отцово пузо, пока тот управлялся с большими по­лировальными кругами на пилораме.

Дом у Пня был не хуже, чем у прочих.

Это была крытая толем постройка у реки, в пяти или шести милях от города. Еще полумилей дальше, за выгоном, был заброшенный гравийный карьер, который власти штата вырыли, когда решили замос­тить окрестные дороги. Там были три довольно большие ямы, и со временем они заполнились во­дой. А потом понемногу эти три пруда слились и по­лучился один.

Очень глубокий. И вода как будто черная.

У Пня, кроме дома, была еще и жена. Она была на­много моложе и вроде как гуляла с мексиканцами. Отец говорил, что такое говорят те, кто сует нос в чужие дела, вроде Лоуи, Уэйта и Слейда.

Она была невысокая, плотно сбитая, с маленьки­ми блестящими глазами. Когда я в первый раз ее уви­дел, мне запомнились именно глаза. Мы тогда были вдвоем с Питом Дженсеном, катались на велосипе­дах и остановились возле их дома, чтобы попросить воды.

Когда она открыла дверь, я сказал, что я сын Дэла Фрейзера. И еще:

— Который работает... — и только тут до меня до­шло. — Ну, с вашим мужем. А мы тут ехали мимо, ну и подумали, что у вас можно водички попить.

— Погодите-ка, — сказала она.

Она вернулась, держа в каждой руке по маленько­му жестяному стаканчику. Мне его хватило ровно на один глоток.

Но больше она не предложила. Просто стояла, смотрела и не говорила ни слова. Когда мы собра­лись уезжать, она подошла к самому краю крыльца.

— Вот была бы у вас, мальчики, --">