Реймонд Карвер - И третья вещь, которая доконала моего отца

тугой узел и схвачены заколкой, отделанной хрусталем. Я до сих пор не знаю, изменяла ли она от­цу в те счастливые времена; да и вообще я не слиш­ком много про нее знаю.

Я снял машину с ручника. Мать смотрела на нас, а когда я включил первую скорость, так ни разу и не улыбнувшись, ушла обратно в дом.

Погода была классная. Мы опустили все стекла, чтобы продувало ветерком. Мы переехали через мост Мокси и свернули на запад, на Слейтер-роуд. По обе стороны шли поля люцерны, потом нача­лись кукурузные.

Отец выставил руку из окна под напор ветра. Я по­нял, что на душе у него неспокойно.

До Пня ехать было недалеко. Он вышел из дому нам навстречу, в шляпе. Его жена смотрела на нас из окна.

— Ну что, сковородку приготовил? — крикнул отец Пню, но тот просто стоял и пялился на машину.

— Эй, Пень! — заголосил отец. — Эй, Пень, где твоя удочка?

Пень стал быстро кивать головой. Немного по­топтался на месте, посмотрел вниз, а потом на нас. Он высунул кончик языка и принялся ковырять но­гой землю.

Я закинул на плечо корзину для рыбы. Протянул отцу спиннинг, потом взял свой.

— Ну что, идем? — спросил отец. — Эй, Пень, так мы идем?

Пень снял шляпу и запястьем той же руки обтер потную голову. Потом резко развернулся, и мы пошли за ним следом по выгону, по пружинистой траве. Че­рез каждые двадцать шагов из густой травы, разрос­шейся на отвалах у старых борозд, взлетали бекасы.

В конце выгона начинался небольшой откос, зем­ля стала сухой и каменистой, и на ней там и сям рос­ли кусты крапивы и каменные дубы. Мы двинулись по уходящей вправо от пикапа старой колее, проди­раясь сквозь высокие — до пояса — заросли молочая, сухие стручки на верхушках стеблей раздраженно дребезжали. Вскоре за плечом Пня я углядел блеск воды и тут же услышал голос отца:

— Господи, ты только посмотри на это!

Но Пень замедлил шаг, и рука у него заходила вверх-вниз, то сдвигая шляпу на затылок, то снова возвращая ее на место; потом он и вовсе остановил­ся как вкопанный.

— Ну, что скажешь, Пень? — обернулся к нему отец. — Как тут с клевом? Откуда нам лучше начать?

Пень облизнул нижнюю губу.

— Да что с тобой такое, а, Пень? — спросил отец. — Это ведь твой пруд, или как?

Пень опустил глаза и поймал бегущего по комби­незону муравья.

— Т-твою мать, — выдохнул отец. И вынул часы. — Если ты еще не передумал, мы, пожалуй, начнем, по­ка не стемнело.

Пень сунул руки в карманы и снова побрел к пру­ду. Мы пошли следом. Теперь нам была видна вся водная поверхность — сплошь круги от играющей рыбы. То один, то другой окунь целиком выскакивал из воды и с плеском падал обратно.

— Бог ты мой, — услышал я голос отца.

Мы вышли к проплешине возле самой воды, к уз­кой полоске гальки.

Отец подозвал меня, махнул рукой, и присел на корточки. Я тоже присел. Он неотрывно смотрел в воду, и, проследив за его взглядом, я понял, что его так захватило.

— Боже правый, — прошептал он.

Под самым берегом ходила целая стая, штук двадцать-тридцать, и каждый окунь фунта на два, не меньше. Они метнулись было вглубь, но тут же снова вернулись к берегу, и стая была настолько плотная, что казалось, они с трудом пробиваются вперед, натыкаясь друг на друга. Когда они проплывали мимо, я видел, как они смотрят на нас большими, с тяжелыми веками, глазами. Потом они опять метнулись прочь и снова вернулись.

Они прямо так и напрашивались. Им было без разницы, что мы тут — сидим ли, стоим ли. Этой ры­бе на нас вообще было наплевать. Я вам говорю: это надо было видеть.

Минут пять мы просто сидели и смотрели, как ко­сяк, не обращая на нас внимания, резвится под са­мым нашим носом. Пень все это время дергал себя за пальцы и оглядывался, будто ждал, что вот-вот по­явится еще кто-нибудь. По всему пруду плескались и прыгали окуни или плавали у самой поверхности, выставив наружу спинной плавник.

Отец подал сигнал, мы встали и начали налажи­вать снасти. Честное слово, меня даже трясло от вол­нения. Я никак не мог отцепить блесну от пробковой рукояти удилища. И пока я возился с ней, пытаясь высвободить крючки, огромная ручища Пня легла мне на плечо. Я поднял голову — Пень молча повел подбородком в сторону отца. Я сразу сообразил, че­го он хочет: чтобы не больше одной удочки за раз.

Отец снял шляпу, снова надел ее, а потом напра­вился ко мне.

— Давай ты, Джек, — сказал он. — Все хорошо, сы­нок, — давай ты первый.

Прежде чем сделать заброс, я посмотрел на Пня. Лицо у --">