Фридрих Наумович Горенштейн - Возвращение невидимки

Фридрих ГОРЕНШТЕЙН Возвращение невидимки

Арест антисемита

(БЫЛЬ)

Ольге Юргенс

Бывают осколочки-самородки, которые в памяти отлагаются целиком. Их надо не воспроизводить, а просто взять, может быть, несколько отшлифовав, особенно если речь идет о чем-нибудь необычайном, почти что невиданном и неслыханном.

Безродных космополитов арестовывали, сионистов — убийц в белых халатах, троцкистов, зиновьевцев-каменевцев, бухаринцев и т.д. Об этом всем известно. Но чтоб арестовывали антисемита, об этом мало кто слышал, если вообще кто-либо слышал.

А я не только слышал, но даже видел и, можно сказать, принимал в том участие.

Правда, всего один раз в жизни в десятилетнем возрасте, значит, в 1942 году.

Был узбекский город Наманган. Лето, июнь или июль. Нет, пожалуй, август, потому что немецкие войска уже подошли к Сталинграду.

О том мне впервые сказала соседка, мать моей девятилетней подруги.

Эта соседка в предлагаемой необычайной истории играет главную роль, но как ее звали, не помню.

Софья Семеновна? Рафа Моисеевна? Тетя Бетя?

И как звали тогда ее девятилетнюю дочь, не помню.

Фаня? Маня?

Интересно, что все бытовые детали помню в подробностях, имен не помню.

Помню, что о Сталинграде «тетя Бетя» сказала мне у протекающего через двор арыка, из которого она зачерпывала ведром воду:

«Сообщили — бои под Сталинградом, на Сталинградском направлении, ой вейз мир!»

Арык этот густо зарос травой, на которую садились стрекозы, иной раз спаренные, которых особенно хотелось поймать.

Привычная жара, азиатская раскаленность, но переносимая из-за арыков и тенистого строя деревьев вдоль улиц. Страшно, по-печному жарило только в глиняных узких лабиринтах старых кишлачных уличек. Но туда ходили лишь по необходимости надобности попытать счастья украсть виноград или яблоки. Узбеки если поймают, не бьют детей, только отнимут украденное.

Ну могли выругаться: «Ана некутегескай!» Однако могла сильно укусить собака.

Если поймают, надо, было чуть склонившись, прижав правую руку к сердцу, сказать:

«Больше не буду, клянусь мамой». Однако собаки эту клятву не принимали.

Поэтому иные предпочитали красть на базаре, где собак не было. Схватят — и бегут.

Перехватят — отнимут и выругают. А ты ему, приложив свою руку к сердцу: «Клянусь своей матерью, в последний раз». Крали только у узбеков и узбечек.

У русских бабок, торговавших салом, молоком и творогом, не крали — боялись, потому что те били.

Бабки были крепкие, костистые, почти все голубоглазые, народ в основном ссыльный, раскулаченный.

Местных узбекских раскулаченных высылали в Сибирь, а сибирских или вологодских и прочих подобных — в Среднюю Азию. Однако по цепкой хватке кулацкой своей ухитрялись и здесь, на сухих глинах, завести допустимое законом хозяйство, которое бдительно охраняли. Идешь мимо прилавков с их соблазнами, ешь глазами сало, творог плюс молоко, а они глазами охраняют.

Глазами охраняют, а между собой говорят. Часто про евреев. Тот, говорят, — еврей, та, говорят, — еврейка.

А тот вроде бы не похож. А поймут, что услышали, так посмотрят прямо и усмехаются по-народному.

Или выскажутся еще более вызывающе, откровенно, остервенело, во всеуслышание в антисемитском направлении. Узбеки тоже случались, особенно молодые, однако не так зло, более весело.

Помню, на старика пальцем показывает, смеется: «Джигут. Джугут».

Я удивился, думаю, почему на старика «джигит» говорит. Оказывается не джигит, а джугут.

«Джугут» по узбекски — еврей.

Но никаких арестов, как сами понимаете, ни среди тех, ни среди других не производилось.

И вдруг такое происшествие — арест по обвинению в антисемитизме.

Кто же этот подвергшийся репрессиям антисемит? Недалеко от моего двора по улице Испарханской (название улицы почему-то запомнил. Наименование улиц более вещественно, чем имя личностное). Так вот, по улице Испарханской располагалось некое учреждение — Облстройводоканалхлопокмелиорация и т.д. в этом роде. Главный бухгалтер этого Облстрой и т.д. был личность колоритная. Я когда его видел, всегда смотрел вслед. Высокого роста, покатые литые плечи, облик величественный.

По сегодняшним своим понятиям, я бы сказал «рёмеркопф» — римская голова из учебника по латинской истории. И профиль — медальный или монетный. На древних монетах германских или --">