Генрих Белль - Крест без любви

Генрих Бёлль Крест без любви Роман

Часть I

1

В тумане казалось, что крест башни на церкви Святой Марии качается, словно фигура на носу парусника; он то поднимался, то опускался, будто прорываясь сквозь потоки воды, а туман меж тем обтекал его плотными клубами, похожими на дым, и исчезал в вышине…

Возле тележки с книгами у подножия уходящей в небо башни стояли двое юношей, причем тот, что пониже, зачарованно смотрел на эту игру тумана; закинув голову так, что она у него слегка кружилась, он все смотрел и смотрел на великолепное зрелище; а тот, что повыше ростом, непрерывно рылся в куче книг…

— Ты только взгляни туда, Кристоф! — внезапно воскликнул тот, что пониже, толкнув приятеля локтем в бок и указав вверх. Они оба долго стояли и смотрели на это редкое зрелище, пока солнце, разгоравшееся на востоке, не разогнало туман и церковная башня, увенчанная крестом, перестала качаться и замерла…

— Все-таки странно, Йозеф, — сказал Кристоф, — я был бы готов спорить на тысячу против одного, что церковь качается вместе с крестом, хотя ясно, что и то и другое все время стоит на своем месте, вот как сейчас.

— Конечно, — коротко бросил Йозеф, и юноши опять склонились над книгами; они почти любовно перебирали стопки и связки книг, осторожно открывая и подолгу рассматривая каждую и время от времени обмениваясь короткими репликами.

Хозяин тележки с безразличным видом стоял рядом, покуривая трубку и глядя на небо. А там происходило что-то странное. Сначала солнце прогнало туман и в течение нескольких минут источало яркий свет, а теперь казалось, будто с запада наплывает слой серых туч; они быстро затянули все небо, так что оно серым, мрачным и плотным мешком нависло над городом; где-то на востоке, ближе к югу, солнце еще виделось желтоватым пятном с широкой каймой. Погода вообще была какая-то неопределенная; временами казалось, что уже пришли холода, но часто выдавались и теплые дни; на дворе стоял ноябрь…

Между юношами мало-помалу росла стопка книг, которые они, по всей видимости, намеревались купить; молодые люди показывали их друг другу со счастливым смехом, потом бросали взгляд на цену, написанную большими цифрами карандашом на задней стороне обложки, и клали каждую книгу посередине между собой.

Кристоф был темноволос и худощав, высокого роста, жест, которым он придерживал под мышкой потрепанную школьную папку, выдавал явное пренебрежение к учебе. У Йозефа — того, что поменьше ростом, — волосы были бесцветные, внешность невзрачная; на его сильно выступавшем вперед носу сидели очки, свою школьную сумку он поставил на землю.

Юноши заплатили за книги, вместе с потоком прохожих обогнули слева небольшую площадь и направились к широкой улице. Низенький нес сумку за ручку, а тот, что повыше, все еще держал папку под мышкой; карман его куртки был сильно потрепан — видимо, от энергичного движения, которым он засовывал туда руку…

— Ты — настоящий соблазнитель и шантажист, — засмеявшись, сказал низенький, пока они медленно плыли в толпе, — ведь я не мог сказать ничего другого, кроме «да», когда ты перед большой переменой подошел к Бевердингу и сообщил, что твои родители отмечают сегодня серебряную свадьбу и что я тоже приглашен, а также спросил, не сможет ли он нас отпустить пораньше. При этом ты прекрасно знаешь, что я не люблю прогуливать уроки, мне это совсем не нравится.

— Да знаю я! Мне просто не хотелось сегодня выслушивать патриотические речи Грюнера, я их просто не выношу. Именно потому, что я высоко его ценю и знаю, что он великодушен и добр, что он хороший преподаватель, — именно потому я не могу терпеть, когда он несет чушь, ибо знаю, что это все чушь! — Кристоф вопросительно взглянул на Йозефа, но, поскольку тот ничего не ответил и лишь бросил на него взгляд, не то улыбчивый, не то слегка раздраженный, продолжил: — Я считаю преступлением приписывать войне хоть какую-то романтику. Уцелевшие в Лангемарке^[1] должны были бы предотвратить те бесчисленные Лангемарки, какие нам, вероятно, еще предстоит пережить, вместо того, чтобы, проливая реки слез и сооружая пышные декорации, превращать теперь эту битву в легенду. Фактом остается лишь то, что Вильгельм Второй был всего-навсего безмозглой свиньей, и мне представляется ужасным погибнуть в прусском мундире во славу Пруссии. Однако они погибли не за это, было бы ужасно и --">