Владимир Владимирович Маяковский , Велимир Хлебников , Алексей Елисеевич Крученых , Вадим Габриэлевич Шершеневич , Бенедикт Константинович Лившиц , Давид Давидович Бурлюк , Николай Давидович Бурлюк , Василий Васильевич Каменский , Константин Аристархович Большаков - Дохлая луна

щекам.

Пусть завтра не зайдет и не пропищит оно,

В телефон, что устало, что не может приехать и

Что дни мои до итога бездельниками сосчитаны,

И будет что-то говорить долго и нехотя.

А я не поверю и пристыжу: «Глупое, глупое, глупое!

Я сегодня ночь придумал новую арифметику,

А прежняя не годится, я баланс перещупаю

И итог попробую на языке, как редьку».

И завтра испугается, честное слово, испугается.

Заедет за мною в авто взятом на прокат,

И на мою душу покосившуюся, как глаза у китайца,

Насадит зазывный трехсаженный плакат.

И плюнет мне в рожу фразой, что в млечном

Кабинете опять звездные крысы забегали,

А я солнечным шаром в кегельбане вневечном

Буду с пьяными выбивать дни, как кегли.

И во всегда пролезу, как шар в лузу,

И мысли на конверты всех годов и веков наклею,

А время – мой капельдинер кривой и кургузый –

Будет каждое утро чистить вечность мою.

Не верите – не верьте!

Обнимите сомнениями мускулистый вопрос!

А я зазнавшейся выскочке – смерти

Утро без платка крючковатый нос.

«Послушайте! Я и сам знаю, что электрической пылью…»

Послушайте! Я и сам знаю, что электрической пылью

Взыскриваются ваши глаза, но ведь это потому,

Что вы плагиатируете фонари автомобильи,

Когда они от нечего делать пожирают косматую тьму.

Послушайте! Вы говорите, что ваше сердце ужасно

Стучит, но ведь это же совсем пустяки;

Вы, значит, не слыхали входной двери! Всякий раз она

Оглушительно шарахается, ломая свои каблуки.

Нет, кроме шуток! Вы уверяете, что корью

Захворало ваше сердце. Но ведь это необходимо хоть раз.

Я в этом убежден, хотите, с докторами поспорю.

У каждого бывает покрытый сыпной болезнью час.

А вот, когда вы выйдете в разорванный полдень,

На главную улицу, где пляшет холодень,

Где скребут по снегу моторы свой выпуклый шаг,

Как будто раки в пакете шуршат, –

Вы увидите, как огромный день, с животом,

Раздутым прямо невероятно от проглоченных людишек,

На тротуар выхаркивает с трудом

И пища, пищи излишек.

А около него вскрикивает пронзительно, но скорбно

Монументальная женщина, которую душит мой горбатый стишок,

Всплескивается и хватается за его горб она,

А он весь оседает, пыхтя и превращаясь в порошок.

Послушайте! Ведь это же, в конце концов, нестерпимо:

Каждый день моторы, моторы и водосточный контрабас.

Это так оглушительно! Но это необходимо,

Как то, чтобы корью захворало сердце хоть раз.

«Секунда нетерпеливо топнула сердцем…»

Секунда нетерпеливо топнула сердцем, и у меня изо

Рта выскочили хищных аэропланов стада.

Спутайте рельсовыми канатами белесоватые капризы,

Чтобы вечность стала однобока и всегда.

Чешу душу раскаяньем, глупое небо я вниз тяну,

А ветер хлестко дает мне по уху.

Позвольте проглотить, как устрицу, истину,

Взломанную, пищащую, мне – озверевшему олуху!

Столкнулись в сердце две женщины трамваями,

С грохотом терпким перепутались в кровь,

А когда испуг и переполох оттаяли,

Из обломков, как рот без лица, завизжала любовь.

А я от любви оставил только корешок,

А остальное не то выбросил, не то сжег,

Отчего вы не понимаете! Жизнь варит мои поступки

В котлах для асфальта, и проходят минуты парой.

Будоражат жижицу, намазывают на уступы и на уступки,

На маленькие уступы лопатой разжевывают по тротуару.

Я всё сочиняю, со мной не было ничего,

И минуты – такие послушные и робкие подростки!

Это я сам, акробат сердца своего,

Вскарабкался на рухающие подмостки.

Шатайтесь, шатучие, шаткие шапки!

Толпите шаги, шевелите прокисший стон!

Это жизнь сует меня в безмолвие папки,

А я из последних сил ползу сквозь картон.

«Это Вы привязали мою…»

Это Вы привязали мою голую душу к дымовым

Хвостам фыркающих, озверевших, диких моторов.

И пустили ее волочиться по падучим мостовым,

А из нее брызнула кровь черная, как торф.

Всплескивались скелеты лифта, кричали дверные адажио,

Исступленно переламывались колокольни, и над

Этим каменным галопом железобетонные стоэтажия

Вскидывали к крышам свой водосточный канат.

А душа волочилась и, как пилюли, глотало небо седое

Звезды, и чавкали его исполосованные молниями --">