Вадим Габриэлевич Шершеневич - Carmina

синей

Небесных, ангельских просторов,

И руки тонкие нежней,

Чем славословья горних хоров.

Но для меня портрет уныл,

Не вижу золота наряда;

Как два креста с глухих могил,

Два серых, неподвижных взгляда.

Так мрачный, молчаливый пруд

С его зацветшими водами

Нам кажет блеск и изумруд

Под золотистыми лучами,

Но, ослепленный, отойди,

Взгляни, коль ты отважно молод,

И там в пруду, в его груди,

Увидишь беспощадный холод.

Осенняя мелодия

Люси.

По обезлиственному саду

Мелькает красный сарафан,

Спешит меж яблонь за ограду

В речной затейливый туман.

И на певучем коромысле,

На двух крючках из серебра,

Качаясь в такт шагам, повисли

Два яркожелтые ведра.

Ах! Нет! Не выйти, как и прежде,

С реки с сияющим лицом,

На смятой, встрепанной одежде

Пыль не очертится кольцом!

И не мелькнет в тяжелых косах

Цветок пахучий жениха,

Не будет стадо на откосах

Щипать траву без пастуха!

И радость золотого взгляда

Задернет медленный туман;

По обезлиственному саду

Пройдет грустящий сарафан.

Прогулка

Посвящается Алексею Сидорову.

Леса недвижные тревожно

Обстали и спокойно я

Бреду поляной, осторожно

В траве минуя муравья.

Каким-то сновидением нежным

В измученном мозгу моем

Плывет мечта о безмятежном,

О драгоценном, о былом.

О, радости! Былые сестры,

Ушедшие в земную пыль!

Тоска вонзает в душу острый,

Жестокий, ледяной костыль.

И только с отдаленной дачи

Сквозь желтый, липовый вуаль

Над беспощадной неудачей

Рыдает жалобный рояль:

«In questa tomba». О, лелейте

Изысканную грусть, мечты!

Уродливая смерть на флейте

Покоит страшные персты.

И алебастровые пальцы

Играют зорю. Пой, пастух,

И бесприютного скитальца

Прими золоторунный дух!

Предчувствие

Томлюсь один в бору сердитом

В безлунную, глухую ночь.

Чу! Где-то прозвенел копытом

Конь, уносящий счастье прочь.

Гори, гори, костер забвенья,

Туманом выползает сонь!

Покой! Иду без сожаленья

В твой очистительный огонь!

Пусть искры пляшут дикий танец

И меркнут здесь, вблизи, вдали…

Уж по щекам ползет румянец,

Как зарево иной земли.

И я страшусь прервать молчанье,

Мое молчанье и огня.

Гори, пылай, воспоминанье,

Не мучь и не томи меня!

Прости, напрасное стремленье,

И отцветай, унылый стон:

Над роковым костром забвенья

Чертит круги предсмертный сон.

Золотой мост

«Протянут Господа рукою

Меж ними золотистый мост».

Вадим Шершеневич.

Под ветром тягостных томлений,

Под бурей несвершенных дел

Восторг цветущих сновидений,

Как одуванчик, облетел.

Твой шлейф крылатый, лебединый

С моей тоскливой глубиной

Я золотою паутиной

Навеки переплел весной.

Ты грезилась цветком горячим

На нерастопленном снегу.

Увы! И изнуренным плачем

Тебе ответить не могу.

Твоей весны полупрозрачной,

Изнеженной не различил

Я, распростертый мглою мрачной

Над плитами моих могил.

А ныне вихрь исступленный

Печали, скорби и тоски

По паутинке утонченной

К тебе донесся от реки.

Я сам не ведаю: над кручей

Что всколыхнуло глубь мою

Я вознесусь ли легкой тучей

Иль вечной мглою простою?!

Но чутко каждое движенье,

О, нежная – я шлю тебе.

Пойми бессменное томленье

В моей губительной судьбе

И на немеркнущем закате

Окрест торжественно излей

Ты в золотистом аромате

Дрожание души моей.

A Claire

Опять старинною вуалью

Окутывает очи грусть…

Читаю с жалобной печалью

Мою судьбину наизусть.

Грядущим людям, не усталым,

Не расслыхать моих шагов,

Мне не дойти хоть тихим валом

До отдаленных берегов!

Я их покоя не нарушу,

К ним голос мой не долетит.

Храните пасмурную душу,

Истертые обломки плит.

Доверчиво-прозрачна доля,

Ее не заплетает мгла:

Так замирает ветер в поле,

Не долетая до села.

Мой век мои стенанья спрячет,

Как разговор подруги грудь;

Я не грущу, что путь мой начат:

Я знаю, что недолог путь!