Николай Николаевич Асеев - Том 3. Стихотворения и поэмы 1930-1941

мокра;

в углах толковали

про разные разности;

теснились к проходу;

синела махра.

Вот тут он

и вырос.

Сухой, как стержень

в степи,

в бездождье –

за шалашом,

тройным упорством

скручен и сдержан,

тройным загаром

зашелушен.

Ни слово,

ни образ

в губах не измято.

Все стихло

минуты за полторы…

По залу пахнуло

июлем

и мятой –

нешуточным жаром

рабочей поры.

От слов его крупных

и разгоряченных

собрание

тихо входило

в азарт:

«Товарищи!

Наш совхоз,

как грачонок,

голым родился

полгода назад!

Чего у нас было? –

Тын да пустошь,

да инвентаря

на гнутый пятак.

А нынче –

покрывшая пустошь

капуста

зовет нас

на следующий этап.

Мы обеспечились

мануфактурой.

Картофлекопалка у нас –

на ходу.

Похоже ли это

на хилый да хмурый

вид на нас

в прошедшем году?!

Теперь о подошвах.

Кто стал сомневаться,

что жизнь не сразу

в совхозе сладка, –

чего ж он желает?

Пятьсот восемнадцать

и тысячу сорок

пустите с лотка?

Вот у меня их

тоже пятеро

было –

собственных цыганят.

Разве рука моя –

труд не тратила,

силу скупилась

на них загонять?

Те –

ведь тоже еще –

не добытчики,

поднять их с земли –

поистратишь рубля.

Они

по свойственной росту

привычке

пока умеют

лишь потреблять.

Без пищи

пойди взрасти их,

попробуй!

Чтоб сила росла их

крепка и цела,

в первую очередь –

харч и обувь

надо им

туда посылать.

На жизнь гляди

не только с изнанки.

Пускай они

за полы нас теребят.

Взрастим стране!

Поставим на ноги

пятьсот восемнадцать

железных

ребят».

Зал приумолк,

как под тучею роща, –

да вдруг

как хлынет

ливнем ладош,

и сразу –

лица теплее

и проще, –

проникши в суть

деревянных подошв.

Иной читатель

качнет головою:

«Где взять, мол,

такого

и как величать?»

Недалеко.

Совсем под Москвою.

В совхозе

имени Владимира Ильича.

Но адрес – не важен.

Страна его знает:

у домен в жару

и в страде полевой,

в любом направленье –

бригада сквозная –

от Кремля –

до него!

1931

В повестку мюдовцам

Семнадцать –

это не просто юноша,

это –

подросший уже

рабочий.

Суровей лицо молодое,

осунувшись,

и близостью зрелости

взгляд озабочен.

Товарищ!

Прости мне

привычку поэтскую,

не мне размягчать тебя

лирики ленью,

но дай,

наклонясь над твоею повесткою,

минуту

на светлое размышленье.

Я вижу тебя –

не юношей розовеньким,

пришедшим

к экзаменному ответу, –

твои боевые

песни и лозунги

гремят сегодня

по целому свету.

Я вижу:

лишь там

настоящая молодость,

что строится всюду

сегодня в колонны,

что сбита ударами

мощного молота

из лавы

рабочих сердец

раскаленной.

Я знаю:

лучшие в мире красавицы,

кому

советское знамя –

отчизна,

которыми

метче гранаты бросаются

в ощеренные маски

фашизма!

Обычно

люди стареют от многого,

в масштабы копеечных мыслей

забиты:

от мелкой заботы

за личное логово,

от зависти,

скуки,

от горькой обиды.

Но разве

когда-нибудь,

кто-нибудь видывал

для невооруженного

взгляда простого –

в лице поколения –

столько открытого,

такого большого

у жизни

простора?

И разве

встречались когда в человечестве –

сравни

на десятую долю хотя бы –

такой беспредельности

и широкоплечести

дела,

размышленья,

пути

и масштабы?

Я вижу –

и это не может почудиться, –

земля каруселит

недаром столетья –

ее опояшут колоннами

мюдовцы,

встряхнут

и не позволят стареть ей!

1931

Азербайджан за собой зовет – ему откликается электрозавод

Сегодня

на юг Союза кинься,

песня и глаз

советских широт:

сегодня рванулись,

уйдя,

бакинцы

на два с половиной года

вперед!

Если

в недавних годах

порыться, –

что это бьет,

фонтаном шумя?

Это твоя кровь,

Джапаридзе,

твоя

струится вверх,

Шаумян.

Это она

спешит к турбинам,

землю взрывая:

«Пусти!» --">