Игорь Сунерович Меламед - Арфа Серафима: Стихотворения и переводы

трагической гибелью Андрея Яковлевича…

Переводы Игоря Меламеда в середине девяностых годов видели многие корифеи художественного перевода, в том числе ныне от нас ушедшие (М. Л. Гаспаров, Г. И. Ратгауз, А. М. Зверев, Л. И. Володарская и другие). Восторженной реакции, пожалуй, не было — зато была уверенность в том, что осуществление проекта будет иметь важнейшее значение для нашей литературы. Я уверен в двух вещах. Во-первых, переводы многих стихотворений из сборника «Лирические баллады» являются в своем роде совершенными. Во-вторых, демонстративно «упрощенная», «народная», ориентированная на традиционные моральные ценности стилистика английских поэтов «Озерной школы» оказалась в высшей степени созвучна поэтической теории и практике самого Игоря Меламеда. Именно поэтому столь успешно был завершён этот многолетний и тяжелейший по исполнению переводческий проект Игоря, в реализации которого ему помогали многие знатоки английского языка и английской лирики.

Земное бытия поэта Игоря Меламеда завершено. Осмысление его поэтической работы только начинается — на этом пути ныне представленное на суд читателей собрание стихотворений, переводов, статей и пародий Меламеда является весьма значительным шагом.

Дмитрий Бак

I Стихотворения Основное собрание

«…И опять приникаю я к ней ненасытно…»

…И опять приникаю я к ней ненасытно.

Этой музыки теплая, спелая мякоть.

Когда слушаю Шуберта — плакать не стыдно.

Когда слушаю Моцарта — стыдно не плакать.

В этой сказке, в её тридевятом моцарстве,

позабыв о своём непробудном мытарстве,

моя бедная мама идёт молодою,

и сидят мотыльки у неё на ладони.

Ты куда их несёшь, моя бедная мама?

Ты сейчас пропадёшь за наплывом тумана.

Эта музыка, словно пыльца мотылька,

упорхнувшего в недостижимые страны.

Твоя ноша для Моцарта слишком легка,

а для прочих она непосильна и странна.

И опять ненасытно я к ней приникаю.

И она приникает ко мне ненасытно.

Остаётся стакан полутёплого чаю

в полутёмном вагоне, где плакать — не стыдно…

1982

«…И снова в перевёрнутом бинокле…»

…И снова в перевёрнутом бинокле

ты встанешь под безлиственною веткой,

почти неразличимая, с подсветкой

чужих зрачков… Я знаю, что мой оклик

не слышишь ты… Мои глаза устали,

и я опять бинокль переверну:

и уплываю в твой глазной хрусталик,

во влажную и тёмную вину

его глубин… А в комнате моей

среди таких причудливых ночей

так тихо, что я сам здесь словно лишний,

когда в ней раздается тяжело

крик бабочки, о лампу опалившей

слепое, иллюзорное крыло…

1983

Бессонница

1

Такую ночь, как враг, себе назначь.

Как враг, назначь, прими, как ангел падший,

где снег летит, опережая плач,

летит, как звук, от музыки отставший.

И тьма вокруг. И снег летит на вздох,

ни слухом не опознанный, ни взглядом.

В такую ночь бессилен даже Бог,

как путник, ослеплённый снегопадом.

И Бог — уже никто. Он — темнота

за окнами. Он кроною ночною

ко мне в окно глядит. Он — немота.

Он задохнулся снегом за стеною.

В такую ночь кровати, двери, шкаф

подобны исполинским истуканам:

вот-вот и оживут они, припав

к оставленным, недопитым стаканам…

2

Я помню: так же ветер завывал

в такую ж ночь — ни звёзд, ни Божьих знаков.

Я собственное имя забывал

во сне — и называл себя Иаков.

И снилось мне, что это — сон навек

и никогда не будет пробужденья.

Всю ночь я колыхался, как ковчег,

на волнах отчужденья и забвенья.

И было пробуждение. И явь,

казалось, в окнах светом брезжит утло.

Но как преодолеешь море вплавь? —

То был лишь сон, в котором снилось утро.

Там, в этом сне, я тихо умирал.

И сам себе я снился пятилетним.

И снег летел безмолвно, наповал,

и падал с неба лебедем балетным.

Меня куда-то с хлопьями несло.

Умершие со мной играли дети.

И календарь не помнил про --">