Абдуррахман Джами - Золотая цепь. Юсуф и Зулейха. Книга мудрости Искендера

войны.

Однако положение народных масс не намного улучшилось. Феодалы и сам султан, проводившие время в беспрерывных кутежах, попойках и жившие в бессмысленной роскоши, взимали с населения огромные налоги. По всей стране царили жестокий произвол, насилие и грабеж. Особенно невыносимо было положение крестьян. Помимо огромных налогов и поборов, которое выплачивало крестьянство, оно подвергалось открытому грабежу со стороны сборщиков налогов и пр. Жизнь народных масс отравляли также религиозные распри, разжигаемые и раздуваемые духовенством.

Все это обусловило вступление Джами на путь суфизма.

Отказавшись от государственной службы и став суфием, Джами хотел своими мудрыми советами и наставлениями образумить государей. В одном из своих стихотворений Джами говорит:

В моем диване собраны газели

Снедаемых любовною тоскою,

Высокие раздумья, поученья,

Накопленные мудростью людскою.

Но не найдешь в нем поминанья низких

И лести с многословностью пустою.

В нем слово к шахам с пожеланьем блага

Правдолюбивой писано рукою.

Хоть по сто раз прочти в моем диване

Строку его любую за строкою,

Ты не столкнешься, в похвале достойным,

С искательством, с корыстною тщетою,

И ни одной в нем просьбы о подачке

Не высказано льстивою кытою!

Обращаясь к носителям власти, Джами старался учить, наставляя их, воздействовать на тех, от кого, как думал поэт, зависела судьба народа:

Эй, чтящий только перстень свой и трон,

Доколе трон и перстень твой пребудет?

Все истребится — время и земля,

И снова хаос, полный тьмы, пребудет.

Живя, твори добро! Когда уйдешь —

Лишь память добрых дел с тобой пребудет.

(Перевод В. Державина)

Джами сурово осуждал поэтов, которые отдавали свой талант не на служение благородным целям, а на воспевание владык, их войн и пиров:

Он подл и низок в помыслах; но вдруг

В любой стране является, как друг.

Он, как собака с лапой обожженной,

Из двери в дверь несется исступленно.

И если он пронюхает, что близ

Повеселиться люди собрались,

Что жарится кебаб, что все готово:

Вино и струны, музыка и слово, —

Непрошенный, врывается он в дом,

Как муха в чашу с кислым молоком.

Когда же он напьется и нажрется —

Затеет спор, со всеми подерется.

И, с фонарем под глазом, из дверей

Он вылетает, выбитый взашей.

И от него ты не убережешься,

И хитростью любою не спасешься.

От самозванцев, наводнивших свет,

Позорным стало звание «поэт».

Теперь молва «поэтом» кликать стала,

Кого «прохвостом» прежде называла.

«Поэт» хоть слово краткое оно,

Но в нем бесстыдства море вмещено.

Лесть, жадность, грязь, невежество с пороком —

Все в этом «званье», прежде столь высоком.

(Перевод В. Державина)

Джами постоянно советует властелинам и правителям, высокопоставленным особам и богачам, что нужно вести воздержанный образ жизни, не расточать народное добро, ибо за свои дела люди должны держать ответ на том свете. Так, в своей знаменитой касыде «Луджат-ул-асрар» («Море тайн»), написанной в 1475 году, поэт говорит:

Шах — груда рдеющего жара; а кучка подлых приближенных —

То кочерга, что помогает ему сжигать и дом и сад.

Остерегайся, о вельможа, слез угнетенного и стонов,

Гляди, они, — готовы хлынуть, — потопом в облаках висят.

Страшись; созреют стрелы вздохов и над тобой беду посеют,

Их жал железные удары небесный свод изрешетят.

Страшись молитвы угнетенных — ее подкоп тебя достанет,

Хоть в бездне неба, на Сатурне поставишь крепость ты и град.

Величьем внешним обольщенный, владыку ты зовешь горою,

Но ведь и он рукою смерти в пращу, как камень, будет взят.

Отколь Хосров ни возвращался, он отдыхал в своих чертогах,

Где нынче — ни столпов, ни кровель, где лишь развалины лежат.

(Перевод В. Державина)

Но нередко поэт, видя, что его мудрые наставления остаются бесплодными, переходил к открытому обличению тирании и деспотизма сильных мира --">