Абдуррахман Джами - Золотая цепь. Юсуф и Зулейха. Книга мудрости Искендера

нужно забывать о том свете, об огне вечном и возмездии бога; советовали им вести воздержанный аскетический образ жизни, довольствоваться черствым хлебом и не расточать народное добро, не жить в разврате и пустой, бессмысленной роскоши.

Суфизм Бахаэддина Накшбанда вполне умещался в рамках ислама. Главный принцип учения Накшбанда — неуклонное следование заветам пророка Мухаммеда и его сподвижников. В отличие от более ранних течений суфизма учение Накшбанда не требовало «отречения от мира сего», ухода от человеческого общества, уединения, углубления и погружения в себя, фанатизма в «умерщвлении плоти» и пр. Основное требование этого ордена сводилось к следующему: «Уединение в обществе, странствие на родине, внешне — с людьми, внутренно — с богом». Главная задача человека, по учению Накшбанда, заключалась в служении своему ближнему, в постоянной и бескорыстной помощи людям, а не «в уединении при гробнице какого-нибудь святого».

Учение Накшбанда отличалось терпимостью и снисходительностью к людям.

Вступив в этот дервишеский орден, Джами, однако, не следовал слепо всем его предписаниям. Воспитание, характер его подготовки не позволяли ему предаться исключительно практической деятельности. Джами решил заняться философским обоснованием практических основ суфизма толка Накшбанда. Жизнь Джами после вступления в орден Накшбанди, под опеку шейха Сададдина Кашгари, протекала в научной и творческой работе среди книг или же в общении с близкими и друзьями. Книги были постоянными спутниками и любимыми друзьями Джами. Он говорит:

Верней, чем книга, не найти друзей,

В наш век печальный — в сонмище скорбей.

Сто наслаждений есть в общенье с книгой.

Но в ней обиды нет душе твоей.

(Перевод В. Державина)

Или:

В пустыне спутница мечтанья — книга,

Рассвета мудрости сиянье — книга,

Друг бескорыстный, каждое мгновенье

Высокие дарящий откровенья.

(Перевод В. Державина)

Большое место в жизни Джами занимала дружба с его учеником, великим узбекским поэтом Алишером Навои. Эта дружба, вытекавшая из общности их мировоззрения, взглядов и жизненных задач и выражавшаяся в тесном и плодотворном творческом сотрудничестве, отразилась самым благоприятным образом на творчестве как Джами, так и Навои.

Джами оставил после себя богатое литературное наследие — около пятидесяти разнообразных поэтических и прозаических сочинений. Он пробовал свои силы почти во всех жанрах тогдашней литературы. Он оставил после себя три лирических дивана — сборника стихотворений, семь больших эпических поэм, несколько прозаических сочинений, многочисленные работы по истории и литературоведению, трактаты по философии суфизма и пр.

Свои силы на поэтическом поприще Джами начал пробовать, вероятно, еще в юношеские годы в Герате, до отъезда в Самарканд. Однако стихи, относящиеся к этому периоду, до нас не дошли. Самые ранние из дошедших стихов Джами относятся к 40-м годам XV века. Эти стихи главным образом лирического содержания (газели). Эти газели впоследствии вошли в его диваны — сборники лирических стихотворений.

Большинство этих газелей проникнуто гуманистическими идеями и отличается простотой и ясностью образов, естественностью описываемых чувств, убедительностью и оригинальностью сравнений и других изобразительных средств, доступностью языка, словом — глубоким содержанием и изящной формой:

С тобою не встречаться не могу,

Но также и расстаться не могу.

Могу я отказаться от надежд.

От милой отказаться не могу.

Горю в огне сокрытом, но тебе

Я все еще признаться не могу.

«Ты — кипарис», — я молвил, но стыжусь,

В ошибке я сознаться не могу.

Сказал я без тебя: «Что ж, подожду!»

Сказал, но дожидаться не могу.

Сама ты подари мне поцелуй:

Его я домогаться не могу.

Терпению Джами не научу:

За это дело взяться не могу.

(Перевод С. Липкина)

Или:

Не нужен свет луны мне в ночь свиданья:

К чему над днем светильника сиянье?

Зачем ты грабишь бедного страдальца.

Зачем руины обложила данью?

Врача благословляю, что воскликнул:

«Не излечить ожоги расставанья!»

Ты почему моих не терпишь вздохов, —

Ужели есть в жестокой --">