Яна Кане - Зимородок

struck dumb,

I know it's «silence, till the poems will come».

Ed Pobuzhansky Conversation

I started having conversations with my cat

And with my radio. So, Siri, tell me, friend,

What will it lead to? Cobwebbed, frail

Will I be talking to my shadow in the end?

I started having conversations with myself.

I wish it were a witty repartee, a joke.

Instead, it’s trial by combat with the truth,

A truth that does not hesitate to stab, to choke.

I started having conversations with my dad.

For years, we used to fight, to rage and rave.

But here I am: gray hair, his face – now my face,

Bawling, as I uproot the nettles on his grave.

Ed Pobuzhansky Neighbor

In the morning, cold white light

Blankets all like heavy snow.

There’s my neighbor walking by;

His tracks fill with drifting glow.

“Neighbor!” I call loud and clear.

But my neighbor does not hear.

He is walking, white-haired, tired

Further, further,

Higher, higher…

Ed Pobuzhansky Buttons

“You, Russians, always complicate everything,”

Sighed the Czech poet and translator,

Shutting my book;

“Who needs rhymed poetry nowadays?

Maybe just the kids!

Today, rhymes are as incongruous

As a row of buttons on a naked body!”

I kept silent.

I was reluctant to admit

that in my childhood,

whenever I came to spend the summer

at my granny’s,

I loved to sift through

the multicolored buttons

in a tin box.

Made of mother of pearl, glass, steel,

In all shapes and colors —

to me, they seemed like a genuine

treasure!

I even wanted to filch one —

A yellow button with a star, —

In order to trade it for a slingshot…

And, when I and my friend, Sashka,

ran away to the lake,

we would come home

only at the end of the day,

when the June sun

was sinking below the horizon,

like a large red button.

Ed Pobuzhansky Parting

Sometimes it happens like this:

You are still together.

In the morning,

You drink the stone-cold coffee,

You finish off the omelet with bacon

(That is, by the way, over-salted as usual).

But already,

Somewhere in the bedroom,

On the upper shelf of the closet,

The blue suitcase

Has impatiently clicked its lock.

Ed Pobuzhansky Puppy

Sometimes at night I cry and whimper.

But don’t you dare to howl along.

Stay down, puppy, and remember

I am the boss here, wise and strong.

Yet you jump up. You lick the tears

Right off my cheeks. You break my rule.

“Don’t cry, boss of my heart. I’m here

To care for you, my restless dear,

My doggie god ….

My fool…”

Ed Pobuzhansky Telephone call

Each recently deceased person

Is granted the right

To a single short phone call —

Just long enough to say

That all is well.

Usually, the call goes to the kids,

less frequently to the parents;

husbands and wives get called quite a bit

(sometimes even the exes!);

almost no one calls

the hospital,

the workplace,

the church,

the bank.

No one ever tried to get through

to a televised call-in with the President,

the seance with that spirit medium

famous for his TV show.

It is said that these numbers

aren’t even in the telephone directory.

There are only these:

mama, papa,

son, daughter,

beloved.

Ed Pobuzhansky Silence

I shed one language after another:

Russian, Romanian,

English, and another one, and another one…

Here I am, stripped bare

Of my wordy wardrobe.

Struck dumb.

All I can wrap around myself now is

weeping.

In silence.

Переводы на русский язык Translations into Russian

Малышка-паучишка

Из народной поэзии^[3]

Малышка-паучишка

Решила влезть на крышу,

Ползёт по водостоку

Всё выше, выше, выше.

И вот она почти что

Взобралась на карниз.

Но вдруг весенний ливень

Смыл паучишку вниз!

Гляди, сметает солнце

Лучами облака.

И к цели паучишка

Придёт наверняка!

Роза Вайсберг^[4] Просто отыщи

Если сидишь

молча,

есть что услышать.

Если лежишь

с закрытыми глазами,

есть что увидеть.

Даже если это молчание,

даже если это темнота,

есть на что обратить внимание.

Просто отыщи это.

Спэрроу Поэтическая страховка^[5]

Я начал оплачивать поэтическую страховку.

Теперь, если в «Нью-Йоркском книжном обозрении»

Рецензент разгромит мои сонеты (и я

Смогу доказать ущерб), мне

Полагается выплата. Или, положим,

Я напишу в поэме: «Стивен Фильдштейн

Украл у меня колоду гадальных карт,

Когда мне было двенадцать лет», и он

Затеет судебное дело – мои расходы вернутся.

Или поэта помельче потянет на плагиат

Одного из моих стихов – а я защищён.

В наши дни поэтическая страховка

Есть почти у всех профессиональных поэтов.

Университеты выдают полисы

Преподавателям.

Дилетантом выглядит «поэт без страховки».

(Это обидная кличка.)

Сара Тисдейл Твой ум и мой^[6]

Твой ум и мой, себя освободив

От страхов плотской глины, воспарив —

Любовники, вдвоём, обнажены, —

В пространстве мыслей реют, беспечальны,

Восторгом необузданным пьяны.

Мы с одинокой завистью глядим

Вверх. Там для них не меркнет свет хрустальный,

Ненастных нет ночей, нет мглистых зим.

Тамара Збрижер Когда Холокост сжигает твою историю, ты создаёшь миф

К картине Марка Шагала «Красный еврей»

Рука зелёного цвета,

Позеленевшая не от жадности,

А мерцающая изумрудной плесенью

В суставах пальцев, когда-то державших

Ружьё, лопату, семена, книгу,

Тогда как другая рука

Обнимала его Риву, их дочерей,

Их внучат. Рука, зеленевшая,

Как яблочная завязь,

До тех пор, пока инструмент не выпал из его пальцев,

Его колени не подкосились на пороге

Его избушки на курьих --">