Ирина Васильевна Каренина - «А я сойду по ягоду в Боярах…»

Ирина Каренина «А Я СОЙДУ ПО ЯГОДУ В БОЯРАХ…»

* * *

Когда в дорогу этакие ливни,

Вода потоком в окнах электрички,

То, по примете, будет путь неплох,

И этот дождь несёт тебе удачу.

Деревню за деревней ты минуешь —

Лоси, Пролески, Вязынка, Дубравы,

И клёкотом недремлющих старух

Твоя сопровождается дорога

Под мерное дрожание колёс:

«А я сойду по ягоду в Боярах —

Бог даст, и распогодится, но лишь

Грозой бы не побило весь черничник».

И тропкой бабка, углубляясь в лес,

Тихонько тянет сумку на колёсах,

В ней три картошки, молоко и хлеб:

«Как минуло мне девяносто два,

Так стало тяжко вдруг ходить с корзиной…»

* * *

Снятся собственные страхи

В безобразной простоте —

Нет, не головы на плахе,

Нет, не тело на кресте,

Нет, не то, и нет — не это,

Не крюки, не пистолеты,

Не двуногое зверьё,

Не успение моё.

А — протянутые руки

Да обыденные муки,

Что ни другу, ни врагу

Пожелать я не могу.

* * *

Андрею Дмитриеву

Мы выйдем живыми из этих плохих историй —

И сердце, как ни старайся, не разорвётся,

Но прошлое станет прошлым, и этой болью

Наполнятся заброшенные колодцы.

Мы выйдем живыми в поле, где каждый воин,

Где зубы дракона взросли и несметно горе.

Мы держимся на последних остатках воли,

Мы жили в обиде — так хоть не сдыхать в позоре.

Не праздновать труса — но прорываться с боем,

Не падать всё ниже, а пасть на полях сражений.

Погибшим или живым — но уйти героем,

Не знающим окончательных поражений.

* * *

Кто в мире бесконечно одинок?

Ночной курильщик, вышедший из дома,

Не чующий ни времени, ни ног.

Дыхание — легко и невесомо.

Слова темны, а истина — во лжи.

И мир не тот — на что ж мы уповали?

За домом лес. А там — чужая жизнь.

Чужая жизнь. Тебя в неё — не звали.

* * *

Тирлибом-чилибом, что тебе от меня, мой друг?

В невозможной этой, скрюченной пустоте

Я глотаю слова и буквы, и замкнут круг,

Выдыхаю стихи, а они всё не те, не те…

Ах, нелепая хохмочка — жизнь, бестолковый фарс,

Что ты значишь вот в этом мире, где, глянь-поглянь,

Чертят огненный путь «Томагавки», «Ынха» и «Ярс»,

Как столкнутся клювами — выйдет не мир, а дрянь.

Что тебе моё белое перышко в голове,

Неуместная роль, запоздалый и грустный свет,

Лебединые косточки в вышитом рукаве —

Всё вот это, что есть у меня, а у прочих нет.

* * *

Не будем про дурно и грязно,

А будем про, скажем, кино —

Почти что смешно, безопасно

Почти что, и даже умно.

Какие бы ни были годы,

А беды остались всё те —

Не надо про трудные роды,

Про бедность, про жизнь на черте,

Про вечную пляску на грани,

Которой не видно, когда

Стоишь, поливая герани,

Из леечки льётся вода,

И музыка тихо играет,

Сюжетец кружит не спеша,

И медленно так умирает

Твоя золотая душа.

* * *

В существовании бездарном,

Где каждый день наперекос,

Позором площади базарной

Порой надышишься до слёз:

Чужим измученным уродством,

И балаганной дурнотой,

И воровством, и сумасбродством,

Беды бессмыслицей простой.

* * *

Что тебе, Микки, зачем эти странные письма?

Дымный английский, за окнами лес неимущий,

Дождь и туманы раскинулись над Беларусью,

Сердце почти что остыло, и холодно в доме.

Что тебе, бедный бродячий americanenglish?

В ваших краях двух шагов не пройдёшь без машины,

Мне, пешеходке, что делать в твоём roadmovie?

В кабриолете, в котором катался бы Гэтсби,

Если б был жив… Только кончено, кончено, умер.

Ты говоришь мне про пальмы, жару, чапарели —

Вижу за окнами лес под косыми дождями,

Кутаюсь в шарфы и пледы, лелею простуду.

Так далеко, что вовеки руки не коснёшься…

Что я могу? Провожать поезда, самолёты,

Всех уходящих, взлетающих в небо и к Богу,

Кто возвращается, --">