Светлана Васильевна Кекова - Тоннельный эффект

дерево — грецкий орех —

начинает звучать, выдавать на гора

воркование, свист, щебетание, смех.

Каждый звук уникален, как форма бровей

Суламифи, как губ её алых изгиб.

Но на ветке сидит еретик-воробей

и с сочувствием смотрит на пастбище рыб —

голубой водоём, где гуляют вдвоём

краснопёрка и линь среди рыбьих отар,

где они затаились в молчанье своём

на военном параде супружеских пар.

* * *

Ирине Евсе

Богомол на воле расставил усы-антенны.

Как сигналы «sos», дождевые он ловит капли.

И рифмуют смело цветущие хризантемы

лепестки свои с опереньем японской цапли.

Наступила осень — и стало темно и голо.

Перестал сизарь ворковать со своей голубкой.

Лёгкий пух небесный, летящий от уст Эола,

отменяя пафос, прикинулся снежной крупкой.

В телефонной трубке я голос знакомый слышу:

тёплый ветер с моря с кавказским звучит акцентом:

«Я сегодня буду орехи бросать на крышу,

покупать инжир и лежать на камнях под тентом».

Три банана купишь, в свободный зайдёшь автобус,

чтобы плач о жизни тебя с головой не выдал…

Под рукою Бога вращается старый глобус —

то ли шар земной, то ль фетиш непонятный, идол.

Есть такое племя, у коего нет тотема, —

это племя слов, что колотит в свои тамтамы.

А в петлице осени астра иль хризантема

чуть привяла, словно букет для Прекрасной Дамы.

* * *

Протекает жизнь сквозь сердечный клапан,

как река, — в смятении и тоске.

Но стоит, как стражник, на задних лапах

богомол на розовом лепестке.

Получает визу в небесном МИДе

и летит на юг журавлей семья,

тихо спит в коричневой пирамиде

золотая мумия муравья.

А сверчок, исполненный тайной грусти,

запускает звука веретено.

Дети белых бабочек спят в капусте,

стрекоза лиловое пьёт вино.

Воробьи в ветвях собирают вече,

чтоб потом спокойно уснуть в ночи.

Человек, владеющий даром речи,

где твои медсёстры, твои врачи?

Неужели это — ветла в овраге,

молодой сверчок на своём шестке,

муравей в расписанном саркофаге,

богомол на розовом лепестке?

* * *

Скрипки брошены, флейты и дудочки,

мир исчез в соловьином зрачке.

Спрятав жирного червя в желудочке,

оркестранты сидят на сучке.

И такая вокруг какофония —

звуки АЛЛИ, и ЭОЛ, и ОРР…

Но из них созидалась симфония,

вторил птичьему — ангельский хор.

Ганс-датчанин в обнимку с Русалочкой

по волнам океанским бежит,

а футляр с дирижёрскою палочкой

у корней, как секира, лежит.

Тоннельный эффект

1

Средь зелени растущий баклажан

висел, как фиолетовый стакан,

на грядке рядом скромно цвёл картофель.

В полосках жёлтых колорадский жук

полз по листу, и маленький паук

следил за ним, как будто Мефистофель

за Фаустом. Чирикал воробей.

Пах сельдерей всё тоньше и слабей,

горчил укроп, курчавилась петрушка.

Вела цыплят заботливая клушка

туда, где, полдня обнаружив дно,

плескалось солнца пенное вино,

где жук постиг законы лицедейства,

где длинное жемчужное зерно

нашёл отец куриного семейства.

2

Оранжевая круглая морковь

сосёт из почвы сладостную кровь,

и свёкла прячет маленькие груди.

Морковь живёт в темнице, а коса —

на улице, где сыр и колбаса

лежат в обнимку на огромном блюде.

Как полдень пьян! Отпей его вина!

Петух нетрезв, и курица пьяна,

и тишина полна любовных стонов.

Но глянешь вглубь жемчужного зерна

и вдруг увидишь — жизнь превращена

в невидимую пляску электронов.

Обычный деревенский огород —

вещей и овощей случайный сброд —

проколот длинной золотою спицей.

Петух ведёт соперника на ринг.

Над ним, как коршун, реет Метерлинк,

держа в когтях кошёлку с синей птицей.

3

Мне снился лета --">