Давид Давидович Бурлюк - Толстой. Горький. Поэмы

Давид Давидович Бурлюк Толстой. Горький Поэмы

ЗАКЛИНАТЕЛЬ ЗМЕИ

Великий кроткий большевик

(Поэма на 100 летие со дня рождения Льва Николаевича Толстого)

1828–1928 Сентябрь 9-е

ТОЛСТОМУ

завтра было бы сто лет,

Безглазый если б не косил

Умов честнейших голубой рассвет

И многолистье сил.

Когда бы смерти не было закона:

Живущему под травами истлеть,

То улей СОВ'СОЮЗА лона

Толстого тела охранял бы клеть.

Живым

ходил бы стариком,

полынной бородой

фундамента вопрос,

Что РЕВОЛЮЦИЯ,

как снега горный ком,

на мир скатила среди гроз.

— Толстой овчарь и истин,

и забот

О пользе бедняков,

о высшем благе;

Он у руля,

морали правит бот,

Учения бесжалостные шпаги.

Людское стадо в жаркий день

Пастух,

храня источник истин,

Сознательно ведет живительную тень

От солнечных лучей мониста.

Из прошлого мы знаем мудрецов

Толстой

в семье их старший брат.

Он доброты выкармливал птенцов,

Что ныне выросли в стократ.

Для нас,

Несущих красный флаг,

Постигших:

бедность — красота,

Богатый — хам и кровопийный враг…

Толстого мысль — заветная мета.

И ранее, чем в ОКТЯБРЕ

Гранитим чувство гордое свободы

Толстой пылал своем костре

Восторга к кизяку и нищему народу.

Как толстый вал столетья пересек

И мыслей шестерни

могучий теют скач…

Пускай не тешится работой их богач —

Оправдан в них лишь бедный человек!

Вотще белогвардейцев свора

Визжит: «он — наш Толстой»,

Но отойду от спора,

Лишь мысли здесь масштабятся верстой:

Лев Николаевич болел за простоту,

Плевал в „хозяв",

излишества и роскошь,

Все то к чему вы множите мечту,

Где в умиленьи ум, как воск ваш.

Толстой хвалил зипун,

телегу,

и ковыль,

Он ужасался тела в ресторане.

Ему почетней нищего костыль,

в исканьи праведности граней.

Теперь кричат предатели народа

Перед сединами

ночного старика,

Забыв, что в Льве Толстом

большевиков порода

Пробилась ране в жизнь,

опередив века;

В Толстом вся жизнь —

в критическом разрезе,

Толстой кругом —

КРОТЧАЙШИЙ БОЛЬШЕВИК!

О простоте вселенской схимник грезит,

Чтоб жить без барства

и рокфорных книг.

Толстому знатны:

сивка, лапоть,

Старух околии пересуды,

Пером о них любил царапать

Ашать из липовой посуды.

Толстой ходил на сенокос,

Чтоб быть заправским мужиком,

Сморкаться —

без батиста нос

н полдень меряя шажком.

Толстой — бездолье сытому попу,

Он в «Воскресеньи» высмеял алтарь,

Пристрастьем жил к рабу,

Его страшился умокуцый царь.

Из под щетинистых бровей

Прищурив бритвоглаз

Толстой

благославлял беднятство,

Могуче отрицал его родивший класс

И множил к лордам ненависть

к богатству.

Заране он приветствовал КОММУНУ,

где труд,

где простота манер,

где равенства буруну

Безропотны — вчера княжна и кавалер.

Белогвардейцы жалкие,

не трогайте Толстого,

Не оскорбляйте гордотени старика,

Что спать мечтал

у голубого стога,

Где жвачка мерная

быка.

Предусмотрел

и предвосхитил,

Предрек и показал собой

Наш пень,

где ругань — титул

И

с белой костью — бой.

Толстой пахал и сеял

Вдоль родины зерно взошло

над чем смеялись:

«графская затея»,

То ныне — бочки дно.

Лев Николаевич

всегда хотел бежать

в бедняцкий стан

от паразитов, лихачей

И чтить его —

СТРАНЕ РАБОЧИХ И КРЕСТЬЯН,

Не белогвардии, приспешной богачей!!

Толстой — --">