Алексей Арнольдович Пурин - В тех единственных латах. Стихи

В тех единственных латах

* * *

Не в арабской ли сказке когда-то

мы с тобой утопали в шелку —

затворясь от кишенья Багдада,

прикипев волоском к волоску?

И не мы ли, чудес старожилы,

в туго сжавших сознанье чалмах,

голубые под золотом жилы

разжигали друг дружке впотьмах?

Не постель, а безлюбая льдина —

и когда не прижмешься тесней,

что светильник к перстам Аладина, —

сразу заледенеешь на ней.

Сокровенное вызнав меж хлама,

еле зримый огонь распалим —

поелику сиянье Ислама

носит в сердце смиренный муслим.

Небо в черные ризы одето —

и Кааба незрима уже.

Запах роз, силуэт минарета…

Но дорога известна хадже.

* * *

Поедем в Вырицу — мириться

с необоримою тщетой:

плотва в пучине серебрится,

нежарок тускло-золотой

диск помрачённого светила,

и, ветку отведя рукой,

увидь — гроза обмолотила

немую пойму за рекой.

А наш обрыв — из краснокожих…

Но миг спустя развеселит

смятенье девочек, похожих

на закупавшихся Лолит, —

сырой переполох русалок,

дождём застигнутых врасплох…

(Как влагу — пересохший мох,

глаз это впитывает, жалок…)

…Бежим! — ошпаривать крапивой

колени, прятаться в сарай —

под шелест Оредежи лживой,

жемчужной… Рай? Конечно, рай!

Из Себастьяна Найта. С английского

В окне двулинзом, точно в призме,

гиперборейской пустотой

рождён, плывёт в метаболизме

морозный купол золотой.

И тускло, словно он из бронзы,

неволит мраморную бязь.

Но пальчиком до льда дотронься —

сверкнёт червонец, заискрясь…

Так что ж, усвоив трюк Тантала,

трюк Креза, автор прячет взор?

Он — царь!.. да царство — из металла:

и дом, и крепость, и собор.

* * *

Езда в незнаемое — сладок

нам только узнаванья миг…

Раскрой на лучшей из закладок

Евтерпы парусный дневник!

Всё осязаемое — остов,

скелет безжизненный. Зато

нас увлекли ездою в остров

Тредиаковский и Ватто.

Дышал Эол, волна бурлила,

и чайка прядала в волну,

и Одиссей узнал Ахилла

по склонности играть в войну.

И там, на острове Киферы,

блаженно выплывшем из книг

подобьем первозданной сферы,

тысячелетья — только миг.

* * *

Он тек из бездны миллионы лет,

чтоб кануть здесь, на дне моей глазницы, —

звезды, давно перегоревшей, свет…

Что ж, ужаснуться или изумиться —

как те, до нас: таков и ты, поэт!

Ночных светил слепящие зеницы,

всех одиссей затверженный завет…

Но той ещё на небосводе нет

звезды, что нашим правнукам примнится

живой — и вечный передаст привет.

* * *

Вечерний, чересчур небритый

и по-кладбищенски сырой,

он сумасбродной Маргаритой

дышал и шулерской игрой

тревожил спрятанной валторны…

Вокруг — едва ль не лопухи…

Как упоительно-тлетворны

всё пропитавшие стихи!

Отрадна строгая ограда, —

но что ж психея смущена

в тени, где Леты и де Сада

соединились имена?

Здесь наклоняла свой подсвешник

дитя ночных метаморфоз —

и нам являлся “смрадный грешник”

средь полувытоптанных роз,

воспетых Аннушкой… Пролиты —

и воск, и слёзы, и масла…

Но страстью выщерблены плиты —

той, что и Фауста несла.

Литераторские мостки

Не музей ли здесь для ротозея?

Балерина мраморно гола.

Ходят посетители, глазея

на кусок зелёного стекла.

Вечный сон танцующей элиты

зрительский наяривает зуд —

и надгробья, как кариатиды,

мнимое бессмертие несут.

Яхонтов собранье и брильянтов!

Лира, а не крест или звезда…

Как-никак привал комедиантов —

на пути из грезы в никуда…

Так светло, так зелень разогрета,

так легко в раю полупустом,

так нестрашно!.. Вот-вот скрипнут где-то

детские качели за кустом;

цвета ленты для магнитофона,

лаковый, из двух полупластин,

вдруг коровка божья свой хитин

--">