Константин Константинович Случевский - Стихотворения. Поэмы. Проза

Невменяемость

Есть в земном творении облики незримые,

Глазу незаметные, чудеса творящие,

Страшно ненавистные, горячо любимые,

Целый мир обманчивый в этот мир внося

В жизни человеческой, в важные мгновения,

Облики незримые вдруг обозначаются,

В обаянье подвига, в злобе преступления

Нежданно, негаданно духом прозреваются.

С ними все незримое видимым становится,

В гробовом молчании разговоры слышатся,

Что-то небывалое в жизнь вступить готовится,

Все основы мыслей, как тростник, колышутся…

Человек решается… и в его решении

Мир несуществующий в обликах присутствует,

Он зовет на подвиги, тянет к преступлению

И, совсем по-своему вразумив, напутствует…

Нас двое

Никогда, нигде один я не хожу,

Двое нас живут между людей:

Первый — это я, каким я стал на вид,

А другой — то я мечты моей.

И один из нас вполне законный сын;

Без отца, без матери — другой;

Вечный спор у них и ссоры без конца;

Сон придет — во сне все тот же бой.

Потому-то вот, что двое нас, — нельзя,

Мы не можем хорошо прожить:

Чуть один из нас устроится — другой

Рад в чем может только б досадить!

«Когда бы как-нибудь для нас возможным стало…»

Когда бы как-нибудь для нас возможным стало

Вдруг сблизить то, что в жизни возникало

На расстояньях многих-многих лет, —

При дикой красоте негаданных сближений

Для многих чувств хотелось бы прощений…

Прощенья нет, но и забвенья нет.

Вот отчего всегда, везде необходимо

Прощать других… Для них проходит мимо

То, что для нас давным-давно прошло,

Что было куплено большим, большим страданьем,

Что стало ложью, бывши упованьем,

Явилось светлым, темным отошло…

«За то, что вы всегда от колыбели лгали…»

За то, что вы всегда от колыбели лгали,

А может быть, и не могли не лгать;

За то, что, торопясь, от бедной жизни брали

Скорей и более, чем жизнь могла вам дать;

За то, что с детских лет в вас жажда идеала

Не в меру чувственной и грубою была,

За то, что вас печаль порой не освежала,

Путем раздумия и часу не вела;

Что вы не плакали, что вы не сомневались,

Что святостью труда и бодростью его

На новые труды идти не подвизались,

Обманутая жизнь — не даст вам ничего!

В больнице всех скорбящих

Еще один усталый ум погас…

Бедняк играет глупыми словами…

Смеется!.. Это он осмеивает нас,

Как в дни былые был осмеян нами.

Слеза мирская в людях велика!

Велик и смех… Безумные плодятся…

О, берегитесь вы, кому так жизнь легка,

Чтобы с безумцем вам не побрататься!

Чтоб тот же мрак не опустился в вас;

Он ближе к нам, чем кажется порою…

Да кто ж, поистине, скажите, кто из нас

За долгий срок не потемнел душою?

Lux Aeterna^[1]

Когда свет месяца бесстрастно озаряет

Заснувший ночью мир и все, что в нем живет,

Порою кажется, что свет тот проникает

К нам, в отошедший мир, как под могильный свод.

И мнится при луне, что мир наш — мир загробный,

Что где-то, до того, когда-то жили мы,

Что мы — не мы, послед других существ, подобный

Жильцам безвыходной, таинственной тюрьмы.

И мы снуем по ней какими-то тенями,

Чужды грядущему и прошлое забыв,

В дремоте тягостной, охваченные снами,

Не жизнь, но право жить как будто сохранив…

В Киеве ночью

Спит пращур городов! А я с горы высокой

Смотрю на очерки блестящих куполов,

Стремящихся к звездам над уровнем домов,

Под сенью темною, лазурной и стоокой.

И Днепр уносится… Его не слышу я,

За далью не шумит блестящая струя.

О нет! Не месяц здесь живой красе причина!

Когда бы волю дать серебряным лучам

Скользить в безбрежности по темным небесам,

Ты не явилась бы, чудесная --">