Константин Константинович Случевский - Стихотворения. Поэмы. Проза

болоте выла вьюга

И лягушки откликались.

На кладбище

Я лежу себе на гробовой плите,

Я смотрю, как ходят тучи в высоте,

Как под ними быстро ласточки летят

И на солнце ярко крыльями блестят.

Я смотрю, как в ясном небе надо мной

Обнимается зеленый клен с сосной,

Как рисуется по дымке облаков

Подвижной узор причудливых листов.

Я смотрю, как тени длинные растут,

Как по небу тихо сумерки плывут,

Как летают, лбами стукаясь, жуки,

Расставляют в листьях сети пауки…

Слышу я, как под могильною плитой

Кто-то ежится, ворочает землей,

Слышу я, как камень точат и скребут

И меня чуть слышным голосом зовут:

«Слушай, милый, я давно устал лежать!

Дай мне воздухом весенним подышать,

Дай мне, милый мой, на белый свет взглянуть,

Дай расправить мне придавленную грудь.

В царстве мертвых только тишь да темнота,

Корни цепкие, да гниль, да мокрота,

Очи впавшие засыпаны песком,

Череп голый мой источен червяком,

Надоела мне безмолвная родня.

Ты не ляжешь ли, голубчик, за меня?»

Я молчал и только слушал: под плитой

Долго стукал костяною головой,

Долго корни грыз и землю скреб мертвец,

Копошился и притихнул наконец.

Я лежал себе на гробовой плите,

Я смотрел, как мчались тучи в высоте,

Как румяный день на небе догорал,

Как на небо бледный месяц выплывал,

Как летали, лбами стукаясь, жуки,

Как на травы выползали светляки…

«Ходит ветер избочась…»

Ходит ветер избочась

Вдоль Невы широкой,

Снегом стелет калачи

Бабы кривобокой.

Бьется весело в гранит,

Вихри завивает

И, метелицей гудя,

Плачет да рыдает.

Под мостами свищет он

И несет с разбега

Белогрудые холмы

Молодого снега.

Под дровнишки мужика

Все ухабы сует,

Кляче в старые бока

Безотвязно дует.

Он за валом крепостным

Воет жалким воем

На соборные часы

С их печальным боем:

Много близких голосов

Слышно в песнях ваших,

Сказок муромских лесов,

Песен дедов наших!

Ходит ветер избочась

Вдоль Невы широкой,

Снегом стелет калачи

Бабы кривобокой.

«Ночь. Темно. Глаза открыты…»

Ночь. Темно. Глаза открыты,

И не видят, но глядят;

Слышу, жаркие ланиты

Тонким бархатом скользят.

Мягкий волос, набегая,

На лице моем лежит,

Грудь, тревожная, нагая,

У груди моей дрожит.

Недошептанные речи,

Замиранье жадных рук,

Холодеющие плечи…

И часов тяжелый стук.

Думы

«Да, я устал, устал, и сердце стеснено…»

Да, я устал, устал, и сердце стеснено!

О, если б кончить как-нибудь скорее!

Актер, актер… Как глупо, как смешно!

И что ни день, то хуже и смешнее!

И так меня мучительно гнетут

И мыслей чад, и жажда снов прошедших,

И одиночество… Спроси у сумасшедших,

Спроси у них — они меня поймут!

«Да, нет сомненья в том, что жизнь идет вперед…»

Да, нет сомненья в том, что жизнь идет вперед

И то, что сделано, то сделать было нужно.

Шумит, работает, надеется народ;

Их мелочь радует, им помнить недосужно…

А все же холодно и пусто так кругом,

И жизнь свершается каким-то смутным сном,

И чуется сквозь шум великого движенья

Какой-то мертвый гнет большого запустенья;

Пугает вечный шум безумной толчеи

Успехов гибнущих, ненужных начинаний

Людей, ошибшихся в избрании призваний,

Существ, исчезнувших, как на реке струи…

Но не обманчиво ль то чувство запустенья?

Быть может, устают, как люди, поколенья,

И жизнь молчит тогда в каком-то забытьи.

Она, родильница, встречает боль слезами

И ловит бледными, холодными губами

Живого воздуха ленивые струи,

Чтобы, заслышав крик рожденного созданья,

Вздохнуть и позабыть все, все свои страданья!

--">