Глеб Леонидович Бобров - Осколки

Рождения Будды давно ожидали в горах Гималайских,

а Будда родился в семье тети Раи из города Пскова.

Семья небольшая: сама тетя Рая да этот малайка,

но счастливы были и мать, и ребенок, поверьте на слово.

А Будду искали монахи суровые в ярких одеждах.

И был этот поиск в неведомых землях опасным и долгим.

Но вот ведь беда: военком оказался во Пскове невеждой,

и Будду призвал он в Афган — к исполнению ратного долга.

И Будда с десятками прочих советских мальчишек незванным

прошелся огнем по земле, не хотевшей советского рая.

Но был он в горах Гиндукуша убит из засады душманом

(совсем недалече от Будду заждавшихся гор Гималаев).

Монахи чуть-чуть не успели. Увидели только, как Будда

нелепо споткнулся, упал на бегу — будто в шутку, ребячась…

Они помолились смиренно и тихо исчезли оттуда.

А тело солдата отправили в Псков — пусть родные оплачут.

И снова рождения Будды с терпением ждут в Гималаях:

ведь смерти же нет — есть одна только цепь превращений. Всего лишь…

Увы, но во Пскове буддизм не прижился — и бабушка Рая

все плачет и плачет, бедняга… И как ты ее остановишь?

Блокпост

Ты чуешь, командир, как пахнет лето?

Полынной горечью земли согретой,

травою пряною с некошеного луга

и кровью нами залитого юга.

Настоем ягод в шелковичной кроне,

прокисшей медью стреляных патронов,

солярой горькою из приданого танка

и смертью от неубранных останков.

Рассвет над Костромой

А где-то там, над Костромой,

тишайший выдался рассвет,

сопит в подушку мальчик мой,

ему сегодня девять лет.

И в кухне капает вода

из крана — словно метроном

ведет отсчет с тех пор, когда

надолго я покинул дом…

Еще будильник не звенит,

но стрелки близятся к восьми,

а здесь давно аул не спит —

идет зачистка, черт возьми!

И если где-то полыхнет —

пойдет пожива для ствола…

Нам Бог за это явит счет,

а им свой выставит Аллах.

И справедливей и точней,

чем человечий вялый счет.

Ну, а пока — война в Чечне.

Война идет… Идет… Идет…

Но греет душу: дома мир —

и в нем проснется Кострома…

А нам с тобою, командир,

как видишь, выпала война.

Ведено

В ущелье вызревают облака

и в горы заползают, отдуваясь,

и на тропинках горных оступаясь,

о скалы в клочья рвут свои бока.

Но — молча. Как в веках заведено.

Как заповедано — без охов, ахов.

Взлохмаченною горскою папахой

их надвигает ночь на Ведено.

И Ведено вздыхает тяжело:

опять пойдет пальба за блокпостами.

Джихад дурными взвоет голосами

разбойничью молитву за селом:

Аллах акбар! А на стволах — нагар,

а к облакам — дымы пороховые…

Век двадцать первый. Южный край России.

Война… Ну, с Богом… И — Аллах акбар…

Прости, сержант

Я был тобой к земле прижат,

Когда рвануло.

Я пережил тебя, сержант

Сергей из Тулы.

И лег косой свинцовый крой

Тебе на спину.

Как горяча чужая кровь…

Но сердце стынет —

От неосознанной вины,

От этой смерти,

От не щадившей нас войны.

Под Улус-Кертом

Все так же вороны кружат,

Лихие птицы…

Я пережил тебя, сержант.

Живу в столице.

Давно я счастливо женат,

И сын — Серега…

Я пережил тебя, сержант,

Уже — намного…

И хоть ни в чем не виноват

И не пристыжен,

Но ты прости меня, сержант…

Ведь я — то — выжил…

Прикрою

Все случится сегодня.

И будет, наверное, просто…

А пока я курю —

хоть минута, но все же моя, —

--">