Глеб Леонидович Бобров - Осколки

Игоря Некрасова заставляет вспомнить начало двадцатого века, как открытость строк Михаила Кошкоша — его вторую половину. Если Илья Плеханов воспитан на русской и европейской поэтической традиции, то ясная простота Анатолия Гончара — от Н.А.Некрасова и А.Твардовского. А еще экспрессивность Андрея Рогожникова, историософия Ильи Бестужева, возвышенная чистота Лауры Цаголовой. Но при этом они равны в своей художественной зрелости, художественной правде и силе поэтического слова. Каждый из них принес свой осколок — боли и любви. Из этих осколков памяти они и создают картину поэтического видения современности — прекрасной и ужасной. Какой и бывает настоящая жизнь.

Владимир Олейник.

Юрий Беридзе (Гладкевич Юрий Вахтангович)

Родился в 1956 году в Грузии. В 1980 году окончил факультет военной журналистики Львовского высшего военно-политического училища, в 1989 году — редакторское отделение Военно-политической академии имени Ленина.

Службу проходил на Северном флоте, после окончания академии — в редакции газеты «Красная звезда».

Воинское звание — капитан 1 ранга. Член Союза писателей России.

Не люблю субботу

Кто в субботу отдыхает,

кто субботу свято чтит…

мол, шаббат — не блажь какая,

почитал и сам Давид.

Он ведь, братцы, даже помер

в день шаббат. А мы живем…

Отбывает кто-то номер,

кто-то грезит о своем…

Кто-то так, а кто-то эдак

проживает данный срок,

кто плюется напоследок,

кто-то радуется: смог!..

Впрочем, что-то я не в тему,

не по делу и зазря…

«Чел, убейся ты ап стену» —

нынче так ведь говорят?

Ну, опять вернусь к субботам.

Не люблю я, братцы, их

с той поры, как наша рота

не вернулась с боевых

в ту проклятую субботу…

Ну, а я в тот день, живой,

шел к (не помню номер) борту,

чтоб лететь в Союз — домой…

Здравствуй! До свиданья!

ты сидишь, обнявши мишку,

и глаза потешно сузив,

ждешь, когда строка, как вспышка,

даст прозренье олл инклюзив…

так тебя учила мама:

«книга — лучший друг» — и точка!

я лицо утру панамой

(что поделать: жар — восточный)

и, приткнувшись к бээмпэшке,

от пылюки ржаво-красной,

напишу тебе поспешно:

ну, родная, здравствуй… здравствуй…

и споткнусь на полуслове:

что писать-то в мир твой тихий?

как взлетающей «корове»

две душманские «шутихи»

только чудом не влепили

в борт такие оплеухи…

или что майор-лепила

(может, правда, может, слухи)

безнадежного радиста

все же вытащил из комы,

и на этой же «корове»

тот в Союз летит, счастливый…

потеряв два литра крови

в полушаге от могилы…

в общем, здравствуй… здравствуй… здравствуй…

что писать-то дальше? знаю!

я без всякого лукавства

напишу, что загораю…

это правда… вот и фото,

на котором вроде негра

я стою — «аллё, пехота!»

и еще немного строчек

напишу тебе с любовью:

книжный опыт — он непрочен…

не доверься пустословью…

и, обнявши нежно мишку,

помни — есть в лесу медведи,

что огромны и косматы

и не падки на словечки,

им подсунешь тайно книжку,

а они идут обедать,

и обеды их скоромны…

что естественно, конечно…

мы же люди — не медведи,

нам давай — подай идею,

«мыслю — значит, существую»

и другие постулаты…

на диване, да под пледом

я любую Галатею наваяю, да такую,

что и сам не буду рад-то…

но зато уж пена будней

никогда не испугает,

по-над пеной — без опаски,

хоть и нету тормозов, но

пролечу я безрассудно,

для врагов недосягаем,

мимо горестной развязки

на давно звучащий зов твой…

зов из далей мирозданья…

все, родная! до свиданья…

Будда

--">