Джакомо Казанова - Любовные и другие приключения Джиакомо Казановы, кавалера де Сенгальта, венецианца, описанные им самим - Том 2

Любовные приключения Джиакомо Казановы, кавалера де Сенгальта, венецианца, описанные им самим

Том II

XXVIII ЕЩЁ О Г-НЕ ДЕ ВОЛЬТЕРЕ 1760 год

 Я получил письмо из Женевы от моего несравненного синдика, коим извещал он меня, что представил по моему поручению г-ну де Вольтеру мой перевод “Шотландки” вместе с наипочтительнейшим посланием, в котором я испрашивал прощения за взятую на себя вольность переложить по-итальянски его прекрасную французскую прозу. Он же передавал мне безо всяких околичностей, что нашёл мой перевод прескверным.

Сие известие, а также неучтивость, оказанная в том, что он не ответил на моё письмо, коему не мог поставить в вину изъяны, найденные в переводе, настолько возмутили моё самолюбие, что я сделался смертельным врагом этого великого человека. И по названной причине во всех своих печатных сочинениях хулил его, надеясь изыскиванием ошибок утолить чувство мести, настолько сия страсть ослепляла меня. Теперь я понимаю, что эти жалкие уколы, даже если мои писания и достигали самого Вольтера, причинили вред лишь одному мне. Потомство поставит меня в число зоилов сего великого гения, который помог гражданственности сделать гигантские шаги и которому друзья свободы и разума должны воздвигать алтари. Единственное, в чём можно упрекнуть великого человека, это лишь его поношение религии. Если бы он был мудрым философом, то никогда не писал бы о сём предмете, поскольку, даже если принять за истину все его мнения, нельзя упускать из вида, что религия необходима для благонравия народов и что счастие нации зависит от неё в полной мере.

XXIX ПРИКЛЮЧЕНИЯ ВО ФЛОРЕНЦИИ 1761 год 

Во Флоренции я остановился в гостинице доктора Ваннини и нанял апартамент с окнами на набережную Арно, а также карету и лакея. Последнего, равно как и кучера, сразу же облачил в красно-голубую ливрею соответственно цветам синьора Брагадино, коими я решил воспользоваться не с целью обмана, а единственно ради пущего блеска. На следующий день, не желая быть узнанным и одевшись потому в редингот, отправился я осматривать Флоренцию, а вечером поехал в театр, дабы видеть знаменитого арлекина Роффи, но нашёл, что репутация намного превышала его талант. Зато немалое удовольствие доставил мне Петричи: преклонные лета не позволяли ему петь, но он отменно выступал в комедии, что случается редко — певцы, как мужчины, так и женщины, полагаются лишь на свой голос и пренебрегают искусством сцены. По этой причине малейшая простуда сразу же низводит их ниже посредственности.

На следующий день я сделал визит банкиру Сассо-Сасси, на которого у меня был выписан изрядный вексель, и после великолепного обеда оделся в лучшее платье и поехал в оперу, где взял ложу около оркестра, более для того, чтобы рассматривать актрис, нежели ради музыки, к коей я никогда не испытывал особенной склонности.

Может ли читатель вообразить моё удивление и радость, когда в примадонне я узнал Терезу, оставленную мной в Римини в начале 1744 года. Ту самую Терезу, на которой я несомненно женился бы, если бы г-н де Саж не посадил меня под арест Прошло семнадцать лет с тех пор, как я видел её в последний раз, но теперь на сцене она показалась мне столь же прекрасной и очаровательной, что и прежде. Я просто не верил своим глазам, полагая сие совершенно невероятным, и уже готов был счесть это за игру случая, создающего чудесные сходства, как вдруг в конце блестяще спетой арии она посмотрела в сторону моей ложи и уже не отводила более взгляда. Видя, что она узнала меня, я не мог уже сомневаться, В конце сцены, направляясь за кулисы, она сделала мне знак веером.

Я встал с необъяснимым, но невероятно сильным замиранием сердца. --">