(Леди Феникс) - Ледовитый (СИ)

голосе, идя вразрез с негаснущей уверенностью во взгляде.

Дошло, блядь.

Он чертовых шестьдесят секунд прижимает ее к шероховатой деревянной поверхности, с трудом сдерживаясь, чтобы не изнасиловать ее прямо сейчас. Трахнуть. Отыметь. Кому как больше нравится.

Интересно, а как нравится ей?

Или леди вроде нее даже думать себе не позволяют о чем-то подобном?

Даже сейчас, когда он взглядом стягивает с нее это дурацкое чопорное платье, светлая ткань которого благодаря солнцу не скрывает вот совершенно ни-че-го.

Выдержка лопнула с оглушительным треском в унисон с тканью, разошедшейся по швам.

Бля-я-ядь.

Нет, Зотов знал/видел/чувствовал что его “сестренка”, изображающая из себя вечную Снежную, красива, сексуальна и еще невесть сколько синонимов.

Но.

Черт.

Он и подумать не мог, что у него могут настолько отказать тормоза всего лишь от вида полуобнаженного стройного тела, закованного, словно в латы, в элегантное до скучного белье.

Которое, черт возьми, возбуждало его так, как ни одно кружевное на теле любой из тех, что были “до”.

Или дело вовсе не в этом?

Зотову меньше всего хотелось во всем разбираться.

Ему хотелось ее.

Дико, болезненно, лихорадочно.

Запуская пальцы в сводящий с ума шелк волос, порой задевая ногтями шею и оставляя почти невидимые царапины.

Сжимая и поглаживая судорожно вздымавшуюся от тяжелого дыхания грудь.

Жадно впитывая жаркий, приторно-сладкий вкус земляники с ее протестующе подрагивающих губ.

Он и не думал, что какой-то поцелуй может так сорвать крышу, разметать ее на куски и превратить в пыль.

Не мог даже представить, какой бешеный фейерверк взорвется внутри, сжигая нахрен все сколько-нибудь привычное.

Для этого ей было достаточно лишь качнуть бедрами ему навстречу, вцепиться ногтями в плечо, судорожно царапая кожу с каменно напряженными под ней мышцами да уткнуться ему в грудь, щекоча хаотично рассыпанными прядями цвета усталого солнца.

А еще выдохнуть едва слышно его имя, заставив содрогнуться от сладкого болезненного наслаждения, в секунду разодравшего уже не тело — душу.

На крошечные осколки.

На мириады крошечных осколков.

Лаврова, что ты делаешь, а?

Одно слово в четыре буквы.

Без пошлых стонов, театральных вскриков, едва слышно, на полувздохе.

И привычный мир разорвался где-то на уровне сердца, больно, до крови, корябая обломками, разрывая и взрывая.

Все.

Начисто.

До сладостной оглушающей пустоты.

И только потеплевший Ледовитый размеренно качался в глазах бывшей Снежной.

Его Снежной.

--">