Шеррил Вудс - Побежденное одиночество

Шэррил Вудс Побежденное одиночество

ГЛАВА 1

– Я собираюсь убить Рори Донована. Эти негромкие слова были произнесены с такой бесконечной злобой и убежденностью, что в студии воцарилось молчание. У присутствующих отвисли челюсти и взметнулись брови. А поскольку Рори Донован вошел в студию именно в тот момент, когда Эшли Эймс произнесла свою зловещую фразу, напряжение в комнате было гораздо сильнее, чем если бы Агата Кристи могла придумать для финальной части любого из своих захватывающих романов.

– Привет, крошка, – сказал он, как обычно, подходя к тому месту, где Эшли скатывала сценарий в нечто длинное и узкое, желая, очевидно, использовать это в качестве смертоносного оружия. Он привычно, по-дружески похлопал ее по руке... Серые глаза Эшли сузились, пепельные волосы словно зашевелились от негодования, рассыпая вокруг серебряные искры; она часто, беззвучно и судорожно задышала. Когда же она вновь открыла свой дерзкий рот, раздался яростный крик:

– Ты крыса! Ты мерзкая, лживая, себялюбивая крыса!

Его карие глаза невинно уставились на нее.

– Что-то не так?

Взгляд, который она бросила на него, был исполнен величайшего презрения.

– Ты прекрасно сам знаешь, что не так, Рори Донован! Ты позвонил мне посреди ночи и в полуобморочном состоянии рассказал, в какую ужасную переделку попал. Ты уверял меня, что только я, твой самый старый и близкий друг – единственный режиссер в Голливуде, кто, возможно, еще сумеет спасти твою шею. Ты сказал мне, что это всего-навсего лишь однодневная съемка маленького рекламного ролика, которую я смогу сделать с завязанными глазами!

– Правда, – многозначительно подтвердил Рори. – Каждое твое слово правда. Ты самая лучшая.

Эшли едва удержалась, чтобы не ударить его по голове сценарием, да и то только потому, что поняла, как этого мало, чтобы причинить ущерб его прочному черепу. Даже падающая стальная балка не поцарапала бы его, наверное.

– Ты, однако, упустил несколько относящихся к делу деталей, не так ли? – горько заметила она.

– Например?

К удивлению и все увеличивающейся ярости Эшли, Рори действительно казался сбитым с толку или же он преднамеренно решил вести себя глупо, чтобы хоть как-то сохранить видимость достоинства. Рори, без сомнения, знал ее темперамент – он ведь был знаком с ней очень давно.

Он также был знаком с целями, которые она поставила себе в жизни и карьере после неудачного брака. Они довольно часто спорили об этом. Поскольку реклама – особенно такого сорта – не интересовала Эшли, Рори считал ее артистической снобистской натурой. Она же называла свое отношение к рекламе «избирательным». После целых десяти лет споров никто из них не отступил от своих убеждений. Сейчас же он подстроил ей западню, и она угодила в нее – и все это во имя дружбы, дружбы, о которой она теперь так сильно сожалела.

– Во-первых, ты забыл упомянуть, что этот твой тридцатисекундный соискатель приза посвящен туалетной бумаге, – она нахмурилась и добавила:

– И второсортной к тому же.

– Имеет ли это значение?

– Имеет ли это значение? – переспросила она. – Ты можешь поспорить на эту свою рубашку в розовую полоску, что имеет! – И один из ее перламутровых ноготков постучал по зеленому крокодилу на его рубашке.

– Я, конечно, была полусонной, но по тому красноречию, с которым ты говорил, мне показалось, что «Спрингтайм» – это какие-то новые духи. Что-то легкое и нежное. Может быть, чувственное. Я убедила себя в том, что смогу научиться новой технике съемки, поиграть с приглушенными цветами или, по крайней мере, наиграться с полем лютиков.

– Мы можем поговорить и о лютиках! – радостно предложил он. – Если использовать желтую бумагу...

– Рори!

Он моргнул и посмотрел немного смущенно.

– Это была просто идея.

– Отвратительная. И, как будто неприятностей и так недостаточно, ты забыл упомянуть (несомненно сознательно) о ничтожном гонораре за эту работу.

– О гонораре?

Улыбка, которой одарила его Эшли, заморозила бы ветровое стекло в тридцатиградусную жару.

– Младенец... – произнесла она тоном, который вполне подошел бы для предупреждения о неожиданном появлении кровожадных леопардов или ядовитых тарантулов; в нем не было ничего, кроме неприязни. В самом деле, сама мысль о младенце заставляла ее трепетать.

– О... – прошептал он.

—«О» – это как раз подходит, жадный до денег и делающий все исподтишка трус. --">