Наталия Романова - Ступая за Край

Тем, кто не читал.

1 зима — "год" равен примерно нашим 2 годам.

Эвиси любила своего коня, он был подобен ей, только в сто крат сильнее, быстрее, выносливее. Его кожей была её кожа. Его сила — её сила.

Она положила голову к его шее и зашептала, смотря, как чуткое ухо обратилось в слух.

Они пронеслись круг, ещё и ещё, увеличивая траекторию. Эвиси не смотрела на зелёное и синее вокруг них, она видела одно — цель, которую уже поразили три стрелы, запущенные её рукой в наруче. Если бы это соломенное чучело было человеком — он был бы уже мёртв. Трижды.

Но этого показалось Эвиси мало, она была подобна огню, гонимому ветром, который перепрыгивает с ветвей деревьев на ветви, и не под силу человеку остановить его. Сделав ещё круг, она замедлила ход коня и, гонимая неясным желанием, встала на его спину, с единственной целью — устоять, пока конь не стоит на месте, и попасть в цель. Звук тетивы совпал с восторженными криками мальчиков и раздражённым вздохом Эвиси. Если бы чучело было человеком — он был бы жив.

Уже степенно заезжая во внутренний двор дворца с округлыми арками и рядом колонн, по мягкой зелени молодой травы, мимо пестрящего разнообразия цветов, Эвиси ещё раз поморщилась своей неудаче и быстро пошла по длинным широким коридорам, в которые проникал солнечный свет из витражей где-то вверху, и стены, украшенные барельефами, оттого казались выше.

Платье её развевалось, ткани были легки, почти невесомы, пояс, перетягивающий тонкую талию, не сковывал движения. Она шла быстро, почти так же, как летела на своём коне. Но разве сравнится скорость и мощь?

В покоях, светлых и высоких, она, словно в бессилии, упала на покрывала с тонкой искусной вышивкой и разглядывала полог над широкой постелью.

— Ваши руки! — услышала она осуждающее.

— Сеилна, оставь меня, — Эвиси сказала грозно, зная, что Сеилна не оставит, и покорно села, сама сняла наручи и отбросила колчан, смотря, как сверкнуло оперение стрел цвета тёмного золота, с красными вставками — она и только она имела право на такие стрелы.

Руки Сеилны раздевали Эвиси, которая даже с закрытыми глазами слышала осуждение в словах и порхании пальчиков по рукам, плечам и ногам Королевы.

— Не следует вам, моя Королева.

— Ах, Сеилна, оставь свои упрёки, я знаю всё, что ты скажешь.

— Если знаете, Ваше Величество, почему поступаете так? Скоро вы превратитесь в юношу, ноги станут кривыми от постоянного сидения верхом, а руки грубы.

— Разве? Может быть, я уже подобна юноше? — она порывисто сдёрнула с себя нижнее платье и смотрела на себя в зеркало.

Эвиси не была похожа на юношу, она это ясно видела. Её синие глаза осмотрели стройные и длинные ноги, переходящие в изгибы бёдер и талию, остановились на груди с тёмными сосками и проследовали по изящной шее к лицу. Тонкая и белая кожа её вспыхнула румянцем, но лишь на мгновение, и она прошла в омывальню, где служанки уже приготовили горячую воду и снадобья для кожи, волос, ногтей, всего того, что делает жену прекрасной в глазах мужа…

Мужа…

Эвиси лишь смутными отрывками помнила свою брачную церемонию, лишь своё возмущение, что на рассвете нового дня ей на жертвенный алтарь привязали курицу. Курицу! Это была её последняя жертва, принесённая Главной Богине.

В краях, где теперь жила Эвиси, не приносили жертв, храмы их были светлы, а Боги — добры. Они прощали людям их слабости и утешали в горестях.

Муж её, Меланмир, жил тут же, в этом же дворце, на мужской половине, и был добр к своей Королеве. Как и обещал, он подарил ей коня и сам научил править им.

Когда маленькая Эвиси увидела сражающихся на турнирах воинов — она захотела сражаться тоже, но Меланмир сказал, что не следует юной деве брать в руки двуручный меч и выходить на ближний бой, тем более ей — Королеве. И показал ей лук со стрелами, метательные ножи, сюрекены, а потом и топоры, изготовленные под её небольшую руку.

Служанки боролись с натёртостями у неё на руках и расчёсывали её волосы, длиной почти до пола, дважды в день, заплетая в косы. С утра — в тугие, чтобы ветер и скорость не растрепали и не испортили шёлк волос, а к вечеру, к приходу Меланмира — в свободные, как это и полагалось замужней женщине, когда муж посещает её опочивальню. Сама она не имела права переступить порог не только его покоев, но и мужской половины дворца.

Меланмир держал в руках фрукт — яркий, как и его перстни, и внимательно на смотрел на Эвиси, одетую уже, --">