Василиса Майорова (Францишка) - Неисполненная клятва (СИ)

нас нет причин не доверять ему. Взгляните, Ваше Величество, как устали от войны славные рыцари, сколько из них лишилось глаз, ушей и конечностей, взберитесь на самую высокую башню и выгляните в окно, посчитайте кресты — христианские могилы, точно семена, засеявшие дикие поля. Роланд молод и себялюбив — он не думает о благополучии соратников, погрязший в чванстве и амбициях.

«Верно!», «Ганелон прав!», «Послушайте Ганелона!», «Я потерял левый глаз!», «Мавры обречены, а у нас и так уже достаточно ленов!» — послышалось со всех сторон, отдаваясь от каменных стен звонким эхом. Роланд почувствовал, как ком подкатил к его горлу, а в жилах вскипела от негодования пылкая кровь. В эту минуту все соратники графа стали безобразно похожи на гнусных мавров, обречённых на вечное мучение после смерти и потому изо всех сил цепляющихся за скоротечную земную жизнь! Лены и вырванные глаза — разве это имело отношение к делам чести и долга?! А самое досадное — не кто-либо иной, а отчим, взрастивший Роланда и прививший ему рыцарскую добродетель, так безнадёжно пал в его глазах и мало того — почти прямо назвал недальновидным честолюбцем!.. Роланд вопрошающе взглянул на Карла Великого, понуро сгорбившегося на золотом, украшенным янтарём и лазуритом троне, и задумчиво теребившего густой ус. Граф прочитал в его морщинистом лице лишь молчаливое согласие. Свинцовые глаза, наполовину сокрытые кустистыми бровями и некогда сверкающие бравой живостью, излучали несвойственное миролюбие.

— Да, — выдал он. — Пожалуй, довольно. В наших интересах принять предложение Марсилия. Кто отправится… — Карл не договорил, ибо Роланд, сам того не ожидая, выпалил дрожащим от раздражённого потрясения голосом:

— Ганелон! Пускай отправляется Ганелон, раз настаивает, что мавры неопасны.

— Ч-что? — едва не простонал отчим, и Роланда обуяло безумное, злорадное торжество. Он мысленно отметил, что, даже не будучи разгорячён, предложил бы Ганелона. Ни один из этих недостойных людей, кроме Карла, всегда привыкшего прислушиваться к мнению приближённых, не верил Марсилию — все они, и особенно подлец-отчим, — всего лишь искали предлог для возвращения в Ахен. Это заставляло Роланда распаляться гневом: даже не лень и слабосердие, но ложь и ухищрения — главные враги чести!

Карл учтиво кивнул седой, покрытой золотым венцом головой. Бойцы также поддержали предложение Роланда.

— Хорошо, Ваше Величество, — поклонился Ганелон, и узкое лицо его расплылось в тонкой, ехидной ухмылке. — Если я докучаю вам и вы задумали избавиться от меня, не смею перечить, ибо ваша воля не подлежит возражениям. Отныне мой феод — феод моего сына. Надеюсь, он не слишком расстроится.

Но Карл либо не услышал, либо не обратил внимания на его слова и возвестил об окончании собрания. Бойцы начали расходиться, и в тронном зале воцарилась ласкающая слух тишина, наславшая на Роланда мечтательную тоску. Он вспомнил родные края. Вспомнил прохладу крепостных стен, аромат лесной хвои, тонкие нотки фиалки и тюльпана… и Альду, благонравную красавицу-Альду, которой посулил несметные богатства. На душе его сделалось необычайно сладко. Быть может, Марсилий всё-таки не лгал?..

***

Небо окрасилось рдяными полосами рассвета, и вскоре весь окружающий простор, от вершин осенних холмов и башен замка до жухлых травяных ковров и тонких ниточек рек, словно налился кровью. Зловещая мертвенная тишина воцарилась вокруг — сверчки смолкли, а птицы ещё не начали петь, точно ожидая чего-то рокового. Даже ветер, всю ночь вывший в кронах ив, стих, и Альда, что целые сутки мёрзла в беседке, вспоминая, как много-много месяцев назад они с Роландом миловались в преддверии его отбытия в Испанию, слышала, до чего бешено колотится её сердце. Вяло бьющий фонтан, дряхлые стволы деревьев, отсыревшее крыльцо замка — всё плыло и мутилось в глазах Альды, пока внутри нарастал слепой, холодный ужас. Непонятный и необъяснимый. Она ощущала подсознательно: скоро возвратятся франки. Но что страшило Альду? Быть может, что Роланд, драгоценный Роланд, не узнает её после столь длительной разлуки?.. После сотен мучительных дней, казавшихся веками. В эти дни решительно ничего: ни вышивание, ни охота, ни танцы, ни шахматы — не увлекало Альду, более того, чудилось совершенно мелочным и кощунственным: всякая радостная картина рождала в ней

--">