Игорь Львович Бунич - Исторические зарисовки

на улице, а затем ушли, не входя в воеводские хоромы.

В июне 1699 года воевода и стрельцы прибыли в Москву. Следствие пошло полным ходом, но тем не менее затянулось до января 1701 года. Несмотря на многочисленные допросы и пытки, которым подвергались одиннадцать присланных из Колы стрельцов, Ромодановский не смог установить правильность обвинений воеводы и был вынужден констатировать, что все факты, изложенные Воронецким, выдуманы. Стрельцы не совершали никаких противозаконных поступков, а о стрелецком мятеже 1698 года узнали только в Преображенском приказе.

Во время следствия к Ромодановскому поступило большое количество челобитных на Воронецкого от посадских людей, от лопарей и даже от монастырских властей Кандалакши и Печенги. В них перечислялись многочисленные злоупотребления воеводы, грабившего население сверх всякой меры. И вся история со стрельцами, затеянная Воронецким, имела целью предупредить жалобы Кольских жителей, пользуясь общей, невыгодной для стрельцов ситуацией. (Иван Воронецкий не был наказан за ложный извет. Вместо него был бит кнутом и сослан в Сибирь стрелец-свидетель Петр Шигорин, признанный виновным в том, что он ложно оговорил перед воеводой стрельца Покидина и ввел тем самым воеводу в заблуждение относительно стрелецких настроений. Был ли воевода наказан за свои злоупотребления, по делу не видно.)

Ромодановский оправдал Кольских стрельцов, но признал виновным пятидесятника Савву Новгородова. Этим он дал понять, что всякое посягательство на царскую администрацию является тягчайшим преступлением, которое квалифицировалось как «противность государеву указу». Это преступление заключалось в том, что однажды встретив стрельцов, идущих по приказу Воронецкого арестовать стрельца Антипина, который должен был ехать в Москву с коллективной челобитной на воеводу, он посоветовал им приказа не исполнять. Стрельцы его не послушались, но это не оправдывало Новгородова. 21 февраля 1701 года выписка, составленная по делу, была прочитана боярам. Они согласились с решением Ромодановского и приговорили «вора и раскольника Савку Новгородова» к смертной казни.

В апреле 1700 года на беглого стрельца Герасима Кузнецова поступил донос, что он является участником стрелецкого мятежа 1698 года. На следствии, отрицая обвинение, Г. Кузнецов показал, что он дезертировал из полка Колзакова 20 марта, то есть за несколько месяцев до похода стрельцов на Москву. Показание обвиняемого было подтверждено официальной справкой, затребованной Ромодановским из Земского приказа (бывший Стрелецкий). Но, хотя в других случаях справки приказов признавались бесспорным свидетельством, на Кузнецова это не распространилось. После новых безрезультатных допросов и пыток он был отправлен в Ярославль и содержался под арестом.

В том же году в Преображенском приказе целый месяц содержался старец костромского Ипатьевского монастыря Иосиф, на которого пало подозрение, что он является беглым стрельцом и скрывается в монастыре от властей. Иосиф был освобожден только после опроса многих свидетелей, единогласно опровергнувших извет. О важности всех дел по стрельцам говорит та настойчивость, с которой проводились поиски оговоренного или ловля бежавшего из-под караула стрельца.

В августе 1700 года каширский священник Олимпий донес, что крестьянин Семенов говорил: «Государя-де ныне в Москве нет. А который-де ныне на Москве государь… Лефортов сын, а не государь. Он в свою басурманскую веру и православных христиан приводит и велит носить немецкое платье, а кто-де то платье на себя наденет, тот и басурман». Извет Олимпия был подтвержден свидетелем. Семенов не отрицал своей вины, а на вопрос, откуда у него такие сведения о царе, ответил, что узнал все это от человека, приходившего к ним на сенокос с плотов, которые гнали по Оке мимо их лугов. Семенов добавил, что кроме известных судье слов он говорил, что будто бы царь «лутчих людей в Великий Пост четыре недели заставил есть мясо» и завершил разговор угрозою: «У нас-де скоро зделаетца по своему, иной де боярин и места не найдет. Уже-де перемотаем, хотя де они дряни той и набрали, нам-де они тьфу!» Семенов показал, что имени своего человек не назвал, сказав только, что он московский стрелец, после роспуска записавшийся в Калужский посад. На вопрос о внешности стрельца Семенов ответил, что «ростом низмян, волосом чермнен, а лицом и глаза каковы не знает», потому что встреча --">