(Печальный Менестрель) - Вспоминая о солнце (СИ)

Иисус и все святое семейство? Ну, апостолы там всякие и святые, – опомнился Тревор, удачно пропустив мимо ушей мой совет. Я не знал, ждут ли от меня ответа, поэтому взял время на размышления. Времени, конечно же, не нужно было, но Тревора, как и меня, дома никто не ждал, а паб закрывается в полпятого утра.

- Нет.

- А, ну тогда хорошо, – Тревор устало улыбнулся и заказал еще стакан скотча. – Не хочу разговаривать с сумасшедшим. Или чтобы меня считали таким. Неприятное ощущение, знаешь ли.

Часы в форме якоря показывали двадцать минут после полуночи. Местная проститутка с шипящим именем Шайни украдкой подтягивала сползающие салатовые чулки и стреляла густо подведенными глазами в сторону бармена. Она готова была расплатиться горловым минетом за пинту или стакан виски со льдом, и я не понимал, то ли она недооценивает себя, то ли бармен слишком высокого мнения о своем пиве.

Мне еще никто не говорил, что я плохой священник, но эта мысль преследовала постоянно, словно тот самый бог с розовой тучки нашептывал мне в ухо: «Нужно было оставаться байкером, отец Джозеф, и работать до скончания дней в мастерской отца. Вас это не красило, но точно не делало хуже». Хорошие священники не сидят в дешевом грязном пабе после полуночи в компании алкоголика, да еще и через три стула от проститутки Шайни. Но, все же я называю ее проституткой: не шлюхой, как все прочие, но и не «заплутавшей душой», как бы мне полагалось.

- Если ты когда-то думал, что это все – не твое, брось, Майки, – Тревор прикончил очередной стакан и переводил взгляд с меня на рыжего ирландца-бармена, который совершенно не умел делать кофе по-ирландски, не останавливаясь на мрачных лицах посетителей. – Смотря на тебя, я вижу здравомыслящего человека и думаю: этот Майки умный малый, и уж он точно с богом договорится.

- О чем, Тревор?

Он вновь смутился и долго подбирал нужные слова. Его широкие темные ладони слегка подрагивали, когда он перекатывал стакан и постукивал указательными пальцами по дубовой столешнице. Тревор снова напоминал мне напуганного пьяного подростка, который совершенно не знает, что ему делать с этой жизнью.

- Ну, о том, чтобы малышка Шайни стала официанткой или хотя бы уборщицей: о чем-то слишком хорошем просить неприлично, а о таком ведь можно. И чтобы старина Тревор вылез из долгов и бросил пить, ну, или о старушке Кларе из дома престарелых, которую никто не навещает вот уже десять лет. Она давно хочет к Иисусу, и ее не за что винить. Понимаешь, Майки, такой, как ты, может поговорить с богом по душам – и все утрясется. Или ты, или никто.

От желания заказать водку с лимоном чесались ладони и тупо ныло в висках. Я чувствовал, что еще одно слово из уст этого неудачника-алкоголика – и, вместо подставленной второй щеки, он увидит перед глазами мой кулак. Но Тревор и сам чувствовал это, поэтому молчал, угрюмо уткнувшись носом в изгиб локтя и дрыгая ногами на слишком высоком стуле – откровенно детский жест, скорее располагающий, чем отталкивающий.

Уходя после проповеди в уютные теплые дома, прихожане повторяли одну-единственную фразу «молитесь за меня, отче», будто это могло спасти их от наводнения, или горящего самолета, или от террористов в местном социальном центре. Людей, которые даже помолиться без чьей-то помощи не могут, я считал окончательно пропащими.

- Эй, Майки, мне кажется, сегодня я разговариваю с тобой в последний раз, а это значит, что я либо напьюсь до остановки сердца, либо тебя по назначению переведут в другой город, – оживился Тревор, который вел себя, как пьяный, и выглядел так же, но пьяным не был. Мелкое подрагивание пальцев и покрасневшие глаза не в счет. Сейчас он смотрел мимо меня, на сельский акварельный пейзаж на стене, аккурат между постером с полуголой моделью и книгой жалоб и предложений. На картине над золотисто-серой речушкой и стогами свежего сена возвышалось огненное рассветное солнце.

Я ждал, когда он продолжит, и раздражение росло во мне и разбухало, словно намоченная губка. Я мог развернуться и уйти: никто бы не осудил меня, ведь трепаться с пьяным – последнее дело, но я сидел и ждал, тайно надеясь, что он заговорит о своей второй жене или об урагане, который на прошлой неделе разрушил жилой дом. Об этом говорили все, кроме родственников и друзей пострадавших, и никому не было

--">