Виталий Кочетков - Дебелое солнце пустыни (СИ)

 Арончик и Лёничка сидели в маленьком скверике и грелись на солнышке...

   Нет, не так: они прятались в тени чахлого дерева, названия которого не знали.

   - Разве это дерево? - ворчливо сказал Арончик. - Говно это, а не дерево. И люди - говно, и страна - говно! Имел я ваш Израиль через Хайфу и Тель-Авив! - крикнул он. - Прокуратора на вас нет! Правильно говорят умные люди: если увидишь еврея в пустыне, знай, это или мираж, или Израиль. И пусть хоть кто-нибудь докажет мне, что он их вывел, а не завёл!

   - Я ненавижу еврея в себе так люто, - сказал Лёничка, - что становлюсь антисемитом.

   - А я антисемит по отношению к государству: какое-то оно инородное, не наше.

   - Страна, над которой нависла тень араба с автоматом из славного калашного ряда, - согласился Лёничка. - Ко мне недавно прибежал сосед: "Слышали, наши учёные вывели новую породу кур - без перьев?" - Я ему говорю: "А палестинцев без автомата - слабо?" Обиделся. Какие они обидчивые, однако.

   - Не то слово. Я им говорю: хотите, чтобы на вашей земле воцарился мир и покой, примите ислам и - все дела, даже обрезаться не надо! Драться полезли. Один на дуэль вызвал. Я рассмеялся: "Тоже мне Дантес", а он: "Я не дантист, я протезист". И когда мы научимся смеяться над собой?

   - Никогда - мировое сообщество не позволит. Нельзя смеяться над евреями, даже нам.

   Они помолчали. Потом Арончик продолжил душещипательный разговор.

   - Краткая история Израиля - это непрерывные междоусобицы, две тысячи лет полного забвения и опять междоусобицы. А между тем, он как был римской провинцией, так и остался, вот только империя теперь называется по-другому. И вообще, это государство может существовать только как провинция какой-нибудь империи. А если империй не останется?

   - Израиль перестанет существовать только в одном случае - если евреи откажутся от него.

   - Я близок к этому, - сказал Арончик. - Боже мой! как я хочу в Россию!

   - Вашего отца звали Соломон?

   - А то нет. В роду у нас одни Ароны да Соломоны. Эти имена, как эстафетная палочка, передаются из поколения в поколение. Так что, я - семит по принуждению. А появился я на свет в Магадане, за что должен благодарить отца-большевика. Он, видите ли, хотел счастья для всех, а для себя - особенного, и потому работал подручным у главного латышского стрелка Сёмы Нахимсона. Со всеми вытекающими последствиями. В преддверии 37-го года Сталин запретил аборты, но старые большевики намёка не поняли. Несколько лет мой папаша переводил ценные породы деревьев на щепки, а потом надолго осел в краю золотых приисков, от которых мне досталась школьная медаль с соответствующим отливом. Кому она нужна? Да и стырили её по дороге в землю обетованную, праведную. Приехав сюда, я путал наших и не наших - все они казались на одно лицо. Своих узнавал по русской речи. Это были, разумеется, евреи, ибо какой же русский согласится жить в стране, где даже море ниже уровня этого самого моря? А помощи мне ни от кого не было, несмотря на многочисленные обещания.

   - Кого е... чужое горе? - вздохнул Лёничка.

   - Конечно, с радостью любовью заниматься приятней, - согласился Арончик.

   - У меня аналогичная история. Мой дед возглавлял красный террор в региональном масштабе, участвовал в подавлении Кронштадтского мятежа и восстания в Тамбовской губернии, вводил новую русскую орфографию, громил церкви и синагоги, гноил кулаков, руководил коллективизацией, обращал дехкан в басмачей. В общем, немало потрудился на ниве переустройства затхлого имперского общества...

   - Умыл немытую Россию - кровушкой.

   - Ага. А потом за заслуги перед отечеством его сослали в Сибирь, и родился я в городе с непристойным названием Туруханск. Носил он это имя задолго до Иосифа Виссарионовича, так что Сталин здесь не при чём. Дом наш располагался рядом с его музеем, я ходил туда чаще, чем в школу. Ну, а дед жил, как говорится, затаив дыхание, и жив до сих пор.

   - Не может быть! И сколько ему стукнуло?