Светлана Ремельгас - Зеркало для сновидца (СИ)

  Иногда Зорге кажется, что где-то там, на той стороне зеркала, всё закончилось совсем по-другому. Как у отражения правая рука твоя становится левой - победа была поражением. Но думает он так не всегда; только в вечера вроде этого.

  Ладросское белое хорошо известно не только в окрестностях города Ладроса. Его возят - и возят далеко. Даже имперские торговцы, это сборище хищных, не очень, похоже, живых, зато безмерно богатых стервятников, местное вино ценят. Переплывая море, которое, на самом деле, здесь вовсе не широко, они скупают многое - и не в последнюю очередь клеймёные бочки. Зорге, однако, любит вино не за вкус.

  А за печаль, шёлковую и нежную, похожую на полную чашу (чужих чьих-то) слёз; печаль, ему (обычно) неведомую. Он пьёт вино редко поэтому именно - чтоб не растратить непривычности ощущения, - а не из-за цены. Ведь Зорге богатый теперь человек. Куда богаче, чем мог рассчитывать стать сирота, которого воспитали разбойники; даже сумев перенять мастерство воспитателей.

  Зорге, на самом деле, не знает, умерли его настоящие родители сами, или же их убили, чтоб обокрасть. Сначала он был слишком молод, чтобы спросить, а потом... в какой-то момент стало некого спрашивать.

  Но вечерами вроде этого - вечерами, когда он остается дома, хотя в его распоряжении теперь целый город - вспоминает Зорге не о том. Не о дне, когда сделал свой окончательный выбор, выбрал призванием магию, а не разбой.

  Дом, где он поселился, стоит не на окраине, но и не в сердце Ладроса, и это дом с замечательно плоской крышей и выдающимся вперед балконом, который почти что встречает балкон на той стороне улицы. Там, на втором этаже, Зорге и пьёт вино. И жемчужная, лёгкая, на изнанке души будто прописанная печаль обнимает его обычно чуждую праздных тревог душу.

  А зеркало Ершаллат висит на стене. Завеса, всегда скрывающая его, отдёрнута.

  В такие вечера Зорге не только предстаёт взору зеркала, но и достаёт спрятанный обычно свёрток. Достаёт из-под вороха прочих вещей, кладёт на стол. Ждёт. И потом только, когда чаша чужих чьих-то слёз - где-то - переполняется, разворачивает.

  В свёртке, разумеется, голова.

  Зорге не знал имени её хозяина, когда они встретились. Теперь, конечно, знает; ведь об этом человеке кто только не говорит. Потому ещё, что многих терзает вопрос: раз Ралло Цейн куда-то запропастился, раз, может, наконец-таки взаправду умер, нельзя ли сыскать тайник, где он сохранил свои вещи? Проклятые и просто его чёрному сердцу любезные, доставшиеся страшной (для других) ценой - и страшно же дорогие.

  Ведь должен же был он где-то все их собрать?

  Да, теперь Зорге имя знает. Он вообще многое узнал, когда покинул глушь, в которой вырос.

  И по пути, заплутав на болотах, попал-таки в храм Ершаллат.

  ...Он наложил на голову чары, и та не гниёт. Чёрные, тусклые волосы скрывают лицо. Голова лежит недвижно, но даже теперь не беспомощно. Зорге берёт её и подходит к зеркалу: отражение в мутном стекле делает живого и мертвеца странно похожими. Хотя после смерти легендарный наёмник Ралло Цейн себя напоминает не очень: глаза закрылись, ухмылка стёрта, ни слово не слетит с его губ.

  А говорить тот умел, и слова бывали острее меча.

  Как могло вообще выйти так, что они тогда встретились? Там, в затерянном среди топей святилище Ершаллат, куда никто не ходил долгие годы? Зорге думает теперь, что богиня сыграла со временем какую-то шутку. Что один пришёл первым, а другого пришлось дожидаться. И что, верно, пришёл первым не он.

  И сейчас ещё он помнит зелёную, гулкую темноту храма. Тот был построен просторным - но со временем стал лабиринтом, и, едва ступив в эти, полузатопленные болотной водой, коридоры, Зорге сразу же понял, что попал в ловушку. А ведь снаружи здание выглядело таким... сдавшимся. Покорным судьбе, брошенным на её произвол. Никому не нужным, пустым и немым. Лишённым какой-либо магии.

  Почувствуй Зорге тогда её - ни за что б не вошёл. Но он не почувствовал.

  Интересно, о чём

--">