Владимир Владимирович Набоков - Скитальцы

СКИТАЛЬЦЫ (THE WANDERERS)

1798 г. Лондон

Трагедия в четырех действиях

Перевод с английского

Влад. Сирина

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

СТРЕТЧЕР:

вдогонку мне из дула звучно плюнул

и эхо рассмешил и шляпу сдунул;

нагнулся я, — и вынес добрый конь…

Вина, вина испуг мой томный просит…

Я чувствую, — разбойник мой сейчас

свой пистолет дымящийся поносит

словами окровавленными!

КОЛВИЛ:

тебя господь! Стрелок он беспромашный,

а вот поди ж, — чуть дрогнула рука.

СТРЕТЧЕР:

когда он встал, лохматый, бледный, страшный,

мне, ездоку, дорогу преградив, —

поверишь ли, — как бражник он качался!

КОЛВИЛ:

Ох, Стречер, друг, я тоже с ним встречался!

Сам посуди, случилось это так:

я возвращался с ярмарки и лесом

поехал я, — сопутствуемый бесом

невидимым. Доверчивый простак,

я песенку мурлыкал. Под узорной

листвой дубов луна лежала черной

и серебристой шашечницей. Вдруг

он выскочил из лиственного мрака

и — на меня!

СТРЕТЧЕР:

КОЛВИЛ:

я стал юлить (я, — видишь ли, — кошель

червонцев вез) и выюлил пощаду…

"Кабатчик, шут, — воскликнул он, — порадуй

побасенкой, — веселою, как хмель,

бесстыдною, как тысяча и десять

нагих блудниц, да сочною, как гусь

рождественский! Потешь меня, не трусь,

ведь все равно потом тебя повесить

придется мне". Но худо я шутил…

"Слезай с коня", — мучитель мой промолвил.

Я плакать стал; сказал, что я, — Джон Колвил,

пес, раб его; над страхом распустил

атласный парус лести; побожился,

что в жизни я не видел жирных дней;

упомянул о Сильвии моей

беспомощной, — и вдруг злодей смягчился:

"Я, говорит, прощу тебя, прощу

за имя сладкозвучное, которым

ты назвал дочь: но, помни, — с договором!

Лишь верю я вот этому пращу

носатому, с комком сопли свинцовой

в ноздре стальной, — всегда чихнуть готовой

и тьму прожечь мокротой роковой…

Но так и быть: поверю и горгоне,

уродливо застывшей предо мной.

Вот договор: в час бури иль погони

пускай найду в твоем трактире "Пса

Пурпурного" приют ненарушимый,

бесплатный кров; я часто крался мимо,

хохочущие слышал голоса,

завидовал… Ну что же, ты согласен?"

Он отдал мне червонцы, и бесстрастен

был вид его. Но странно: теплоту

и жажду теплоты — я, пес трусливый,

почуял в нем, как чуешь в день тоскливый

стон журавлей, в туманах на лету

рыдающих… С тех пор раз восемь в месяц

приходит он спокойно в мой кабак,

как лошадь, пьет, грозит меня повесить

иль Сильвию, шутя, вгоняет в мак.

Входит Сильвия.

Вот и она. Ты побеседуй, Стречер,

а у меня есть дело…

Уходит в боковую дверь

СТРЕТЧЕР:

медлительная Сильвия; я рад,

что здесь, опять, склоняюсь неумело

перед тобой; что ты похорошела;

что темные глаза твои горят,

лучистого исполнены привета,

прекрасные, как солнечная ночь, —

когда б господь дозволил чудо это…

СИЛЬВИЯ:

СТРЕТЧЕР:

но, Сильвия, смеяться я не смею

перед святыней тихой чистоты…

СИЛЬВИЯ:

СТРЕТЧЕР:

скучала?

СИЛЬВИЯ:

все божьи дни — души моей друзья,

и нынешний — один из них…

СТРЕТЧЕР:

Ах, Сильвия, ты все ли понимала,

когда вот здесь тебе молился я

и вел с тобой глубокую беседу