Виктор Иванов - Бриллиантовая рука

 Бриллиантовая рука

 Было же времечко! Ну просто сказочное было время. Тем, кто его еще помнит, в самый раз сочинять торжественные оды в честь этого «золотого века», правда, слегка урезанного и вместившего исторический отрезок, равный всего-навсего каким-то двум десятилетиям.

Сейчас, вкусив через кривое зеркало своего сознания плоды цивилизации, мы, наконец, смогли оценить, как просто и легко жилось в не такие уж незапамятные време­на, когда все лежало на своих полочках, висело на отве­денных ему крючочках и стояло на прочно вмурованных постаментах. Короче, все и все располагались на своих местах, и четко известно было, что есть белое и, соответ­ственно, что — черное. Каждый знал, что почем, при этом цены были стабильные и никто не думал, куда выгоднее вдуть деньги, чтобы не прогадать и в ближайшем будущем не оказаться в. крутом пролете.

И вообще о деньгах не принято было говорить, потому что если их не было сегодня, то они как бы сами собою должны были появиться завтра, ну, в крайнем случае, послезавтра. А перехватить трешку до ближайшей получки у любого знакомого — и даже не обязательно у приятеля — было парой пустяков. Цветов было море и на юбилеях, и на поминках, а четвертак в подарок считался большим шиком, эдаким царственным жестом, который, как правило, прини­мался с неизменным благоговением.

Да что там говорить — даже классиков сдуру почитыва­ли еще время от времени да

о духовных ценностях рассуж­дали, правда, уже не по трезвухе, а пропустив

по сотке-другой… Но ведь было это, было!

Каждое время, каждое десятилетие предлагают свое, но как бы ни менялись мы, наш образ жизни, отношения друг с другом и государством, не будем терять голову.

Ну, занесло маленько…

Так о чем это я?

 Ах, да, ... «детям — мороженое, бабе — цветы...»

* * *

— Когда я была маленькая, я летала, как голуби... Сидящая на подоконнике Танюшка перестаёт болтать ногами и, опершись ладошками о край, легко вспрыгивает вверх. Еще мгновение — и девочка, ловко спружинив ко­ленками, соскакивает на пол, задев при этом рукой чашку, наполненную горячим чаем. Жидкость коричневым пятном моментально расползается по белоснежной скатерти. Не­сколько секунд все молчат, сначала испугавшись за де­вочку, не ушиблась ли та. С ней, в общем-то, все в порядке, однако маленькая хитрюга, почувствовав, что сейчас ее начнут ругать, заходится в отчаянном плаче.

— Ой, моя рученька! — пронзительно кричит Танюш­ка, схватившись за запястье.— Мама, больно!

— Где больно, Танечка, где?! Покажи. Вот здесь? Или  здесь? Ну как же ты так неосторожно. Ведь сколько раз я тебе говорила — не влезай на подоконники и стол.

Поче­му ты меня не слушаешься? И мама тебе говорит, и папа бесконечно повторяет, а ты все равно делаешь то, что тебе не велят.

Надя долго еще хлопочет возле дочки, позабыв про испорченную скатерть, а девочка продолжает канючить, оттягивая момент наказания.

— Что тут происходит? Что у вас грохочет?

Войдя в кухню, Семен Семеныч спросонья не сразу понимает, в чем дело. Он смешно хлопает ресницами и не­доуменно оглядывает все вокруг.

— Это Танька с окна свалилась и чашку чуть не разби­ла,— объясняет отцу Володя, десятилетний сын Горбунковых.

— Вовка — ябеда,— внезапно перестав плакать, кате­горически заявляет Танюшка.— Он сам вчера во дворе чуть окно у бабы Нюры не разбил мячом, я сама видела!

Надя наконец поднимается с колен и замечает залитую чаем скатерть.

— Ну что же это такое! — всплескивает она руками.— Когда же это прекратится?!

— Ну ладно, Надюша, хватит,— примирительно бор­мочет Семен Семеныч и поднимает на руки дочку.

— Вот ты всегда так, Сеня! Избаловал детей, и они теперь позволяют себе все, что хотят. Я целыми днями работаю, кручусь по дому, а мой труд никто не ценит! Вот, погляди, вчера только застелила скатерть, а теперь снова нужно стирать. Где я вам столько отбеливателя наберусь?

— Мама, я пойду погуляю, можно? — спрашивает Во­лодя.

— Тебе бы только гулять! Сил моих больше нет! Голос Нади становится все

--">