Изабелла Кроткова - Лицо под чёрным капюшоном

испуга я начинала заикаться и вдобавок ко всему частенько страдала от ночных кошмаров. Однако с помощью терпеливой тёти Маруси и препарата «Сувертан», который я время от времени принимала по рекомендации частного врача, к старшим классам расстройства психики сгладились, и я даже выбилась в «хорошисты». Учительница литературы отмечала моё образное мышление, а учитель геометрии – нестандартную логику и аналитический ум.

Дядя Петя с его связями – а работал он директором небольшого завода – мог бы, конечно, устроить меня в вуз, однако, посовещавшись, опекуны сочли, что нечего дальше мучить меня науками, и благодаря дядиному протежированию я оказалась в конторе, где печатала на компьютере бумаги, которые не успевала напечатать Настя.

Год назад дяди Пети не стало. Это произошло как гром среди ясного неба – мы с тётей Марусей как раз ожидали его возвращения с работы, когда раздался тот роковой звонок. Деловым тоном было объявлено, что Петр Яковлевич выехал лично на какой-то объект, где его и придавило сорвавшейся сверху плитой.

После смерти дяди жизнь сильно изменилась. Перед тётей Марусей больше не заискивали соседи, всё чаще она стала их раздражать и слышать за спиной «Вот, всю жизнь просидела за мужем – а теперь покрутись-ка, узнаешь, как мы-то крутимся!..»

Когда ласковая уборщица подъезда, которую я раньше не помнила без милого выражения на лице и без фраз вроде «Как ты похорошела, Валенька! Женихи-то, наверно, проходу не дают?..», вдруг ни с того ни с сего грубо накричала на меня, я поняла, что наступила новая полоса моей жизни.

Денег, оставшихся после кончины главы семьи, нам с тётей Марусей хватало, мы продолжали сдавать квартиру Инессы, но жили теперь скромно и тратили аккуратно. Общая беда сплотила нас, и мы стали ещё ближе, чем прежде.

…Бредя по улице и качая сумкой, я размышляла о том, что рассказать тёте Марусе о своих делах на работе. У неё слабое сердце, и нужно будет снова скрывать истину и делать вид, что в агентстве мне нравится, а с каждым днём это становится всё труднее и труднее.

Не переставая моросил дождь, погода наводила уныние, и на душе было пакостно.

В раздумьях подходя к дому, я вдруг заметила, что у нашего подъезда собралась толпа. «Что-то случилось…», – поняла я, и нехорошее предчувствие проползло внутрь и сдавило сердце.

– Вон! Вон Валя идёт! – внезапно раздался резкий крик, и я увидела, что дворничиха, татарка Гульнара, тычет в меня пальцем.

«Мария Авдеевна умерла… Села на лавочку и умерла… Прямо на улице…», – донеслись до слуха обрывки фраз. В тот же миг я почувствовала, будто плыву на утлой лодке, и мощный поток уносит меня всё дальше и дальше, а небо и море качаются вверх-вниз, и почему-то очень больно от мерцания синего цвета, разорванного в неровные лоскутки.

– Воды дайте! С Валей плохо! – крикнул кто-то, а я слепо зашарила внутри сумки в поисках спасительной таблетки, но, как назло, рука ощупывала только пустоту.

Из подъезда вышла размытая тень женщины. Меня ухватила цепкая ладонь с длинными ногтями.

– Пойдём, Валя, – жёстко произнёс хрипловатый голос, и я догадалась, что это Алина. «Как вовремя… – удивилась я, хватая губами сырой майский воздух. – Лет восемь не приезжала…»

Среди весны вдруг показалось, будто душа моя упала в холодный измятый снег.

«Дочери позвонили… примчалась на машине…», – разрезали трагическую немоту чьи-то слова. В расплывающейся от слёз картинке передо мной мелькнули статная черноволосая женщина – Алина – и двое её отпрысков: дочь, очень красивая девушка с таким же прекрасным старославянским именем Неда, и сын, мальчик лет десяти, с не менее звучным и редким именем Стефан. Они неприветливо разглядывали меня из-за спины матери.

«Выселять девчонку приехала…», – раздалось совсем рядом. И кто-то, сказавший это, оказался по-житейски прозорлив.

Последующие дни прошли как в тумане. Опустевшая комната тёти Маруси, непривычная суета и толчея в других комнатах, скромные похороны и мои чемоданы в прихожей, на скорую руку собранные Алиной. Я не была удочерена семьёй Шангиных, и мне пришлось вернуться в квартиру матери в посёлке Мирославинка, давно забытую и чужую, откуда Алина предусмотрительно выставила квартирантов. Там, без еды и сна, я пролежала трое суток. Потом будто очнулась, начала потихоньку вставать и, сунув ноги в чьи-то огромные тапочки, бесцельно слоняться по незнакомой квартире. Варила крупу, --">