Вардгес Амазаспович Петросян - Письма с полустанков детства

Петросян Вардгес Письма с полустанков детства

Вардгес Петросян

Письма с полустанков детства

Сказочка, которая может послужить

прологом к этим рассказам

- Где теперь мой прошлый год? - спросил меня однажды сынишка. - Давай сходим к нему в гости.

Он только что разбил самое любимое зеркало своей мамы (вообще-то у нее было четыре самых любимых зеркала, но это так, между прочим), а я ему долго и нудно объяснял, что он уже взрослый парень, вот если б в прошлом году разбил зеркало, это ладно, куда ни шло, ведь в прошлом году он был еще маленьким, не соображал, что творит...

Черные глазищи сынишки стали при таких словах еще больше. Он подумал-подумал, да и задал свой удивительный вопрос: "А где теперь мой прошлый год?"

И мне пришлось сочинить сказку о прожитых человеком, канувших в минувшее годах.

"Значит, так. Жизнь человека - как поезд. Видал разноцветные вагончики на детской железной дороге? Вот и она такая. И бежит тот поезд по горе наподобие Арарата. Первые сорок лет на гору, а другие сорок лет - под гору. В первый год жизни человека весь поезд-то всего один вагончик. И въезжает тот вагончик в белый свет. А как исполнится человеку год и пойдет второй, он пересаживается в другой вагон, чуть побольше, а первый оставляет на дороге. Так потихоньку поезд человеческой жизни вкатывается на гору, на самую вершину, оставляя на дороге, в цветах и шипах, вагоны ушедших лет. По одному вагону на каждой станции".

- А мне сколько лет? - спросил сынишка.

- Четыре, - ответил я. - В феврале исполнится.

- Я хочу в мой прошлогодний вагончик. Где он сейчас?

- Далеко-далеко, - сказал я и вдруг подумал, что сказку-то эту я рассказал себе самому, ведь мне так хочется вернуться на далекие полустанки собственного детства. А рассказы мои - всего лишь письма с полустанков детства, на которых я один за другим оставлял свои годы. Теперь поезд моей жизни катится под гору. Оборачиваюсь - ничего не видно. Смотрю в себя, оглядываюсь на себя былого, но все подернуто голубой дымкой. Кое-что утеряно, кое-что забыто - нужно заново сочинять.

Так и родились эти рассказы, эти письма с полустанков детства. Я писал их себе самому. Мой сын, которому сейчас четыре года, может быть, прочтет их когда-нибудь, а скорее всего не прочтет - другой поезд у его детства, другие цветы и шипы на его дороге, другие полустанки...

Из костра прожитых лет, говорят, нужно брать искры, а не золу. Я пытался оживить искры собственного детства, скрывшиеся в пепелище лет. Не знаю, удалось ли мне это...

Моя учительница

- Завтрака не получите!

Наша учительница Арпик Поладян наказала в тот день троих - Арама, Каро и меня.

Мы должны были дома тридцать раз переписать предложение, которое нацарапали на прошлом уроке, как курица лапой, насажали клякс, понаделали ошибок. У меня духу на четыре раза хватило - дома холод гулял, старший брат дров не раздобыл, а предложение, как назло, было длинным и непонятным... Каро переписал его шесть раз, а Арам счел за благо позабыть тетрадь...

Товарищ Поладян повелела нам остаться после уроков и переписать то предложение тридцать семь раз (не пойму, почему не сорок) и вдобавок лишила нас завтрака - горячего пирожка с мясом. А я утром только выпил стакан чая с урюком.

- Завтрака вы не получите! - еще раз повторила учительница свою обычную фразу и, поскольку звонок уже прозвенел, раздала пирожки - горячие, мясные...

Мы трое в коридор вышли. Посвистываем себе с Арамом - мол, подумаешь, велика беда. А Каро хмуро в окно уставился - смотрит на снежные хлопья, а видит, наверное, горячие пирожки.

Арпик Поладян преподавала армянский, сама же не была армянкой, а из Полиса* (много лет прошло, прежде чем я понял, что полисцы - так у нас окрестили всех беженцев - те же армяне, такие же, как и мы). Товарищ Поладян была сухонькая, с горсточку. В школу ходила все в одном и том же платье, на голове зимой и летом что-то вроде берета. Строгая - случалось, поколачивала нас, потому что учиться нам, прямо скажем, было неохота. Какое там учиться, когда немцы добрались уже до Кавказского хребта! Холодно, голодно, а она упрямо вколачивает нам в башку местоимения, наречия, склонения. Лишь у семерых моих одноклассников отцы еще оставались в живых, а она била нас по пальцам узкой линейкой, чтобы мы писали покрасивее, не забывая о волосяных линиях - они ей особенно нравились. А я не желал писать красиво - я есть хотел, и дома у нас гулял холод. Если мне что и было по душе - --">