Эрих Кестнер - Повести

попыток и сознание этой бессмыс­
ленности еще никогда не заставляли и не заставят замолчать ни одного
сатирика. Разве что его книги сожгут. Сатирики замолчать не могут, ведь они
чувствуют себя кем-то вроде школьных учителей. А школьные учителя не
могут не твердить свое. Ведь в потаеннейшем уголке их сердец вопреки всему
безобразному, что творится в мире, робко теплится глупая, бессмысленная
надежда, что люди все-таки могут стать немножко, совсем-совсем немножко
1 Перевод К. Б ога ты р ев а .
7

лучше, если их достаточно часто ругать, просить, оскорблять и высмеивать.
Сатирики— идеалисты ».
Со школьным учителем Кестнер сравнивал себя не раз. Для него это
сравнение имело особый смысл. Один из персонажей романа «Фабиан»,
самоубийца Лабуде, пишет в своем прощальном письме: «Мне бы стать
учителем: идеалы в наше время доступны только детям». И в поисках
«позитивного» сам Кестнер обращается прежде всего к детям: пишет книги о
них и для них. Он остается верен давнему учительскому призванию, только
пробует осуществить его другими средствами.
Читатель, который составит представление об Эрихе Кестнере лишь по
работам, вошедшим в данный сборник1, вправе усомниться: об этом ли авторе
до сих пор шла речь? Где обличительная сатира, мрачный сарказм и тем
более «лирический цинизм»? Перед нами ироничный, но добродушный, порой
даже чуть сентиментальный рассказчик, мастер увлекательного сюжета,
исполненный «юмора и понимания», если воспользоваться его собственными
словами. Между тем важно иметь в виду, что детские книги писались и
выходили в свет одновременно с книгами для взрослых. Первая и самая
знаменитая из них, повесть «Эмиль и сыщики», была опубликована в том же
1928 году, что и сборник «Сердце на талии»; в один год с «Фабианом»
появилась детская повесть «Кнопка и Антон» (1931); и в дальнейшем
«детские» и «взрослые» его работы возникали и публиковались параллельно.
Трудно сказать, каким из них он больше был обязан своим успехом.
Пожалуй, успех больше всего обеспечивался именно его одновременным
существованием в обеих ипостасях. Детскими историями зачитывались не
только дети, но и взрослые, находя в них, видимо, что-то, чего им не хватало в
других книгах Кестнера.
Уже в ту пору ходовым стало суждение о «двух», даже «трех Кестнерах»,
порой не очень друг с другом схожих: поэте-сатирике, прозаике и авторе книг
для детей. А ведь он еще писал сценарии, газетные статьи и рецензии, пьесы и
куплеты для кабаре. Известный американский романист Торнтон Уайлдер
как-то написал ему: «Я знаю шестерых К естеров. А эти шестеро К естер ов
знают ли друг друга?» Вопрос не лишен смысла. В своей шутливой речи
«К е ст е р о К естер е» сам писатель задумывался над ним. Можно ли,
спрашивает он сам у себя, «свести в один пристойный букет» всю эту
«неразбериху из жанров и точек зрения»? И получает утвердительный ответ.
Просто возобновлять вновь и вновь дон-кихотские атаки «против косности
сердец и неисправимости умов», говорит он, становится порой так невмоготу,
что, «поставив своегоРосинанта в стойло и позволив ему мирно поедать овес»,
он испытывает «неистребимую потребность рассказывать какие-нибудь
истории детям... Потому что д е т ... живут по соседству с добром. Надо только
научить их с умом открывать туда дверь». И здесь К е ст е р вновь называет
себя «школьным учителем», «моралистом», «рационалистом», «правнуком
немецкого Просвещения».
Эта автохарактеристика приложима ко всему его творчеству, «взросло­
му» и «детскому» : единство его создается именно общей системой нравствен­
1 Кроме них, на русском языке опубликованы сборник стихов «Малень­
кая свобода» (1962) и роман «Фабиан» (1975).
8

ных ценностей, представлений о добре и зле. Не уберегаясь порой от
дидактизма и некоторой облегченное™, учитель Кестнер дает читателю свои
уроки.
Чему учит история мальчика Эмиля Тышбайна, у которого украли в
поезде сто сорок марок и который сумел заполучить их обратно с помощью
берлинских мальчишек? Что людям нельзя доверять? «Глупости,— отвечает
герою бабушка.— Все как раз наоборот». Это история о людской доброте и
находчивости, о взаимовыручке и солидарности. Солидарность — одна из
важнейших ценностей в мире детских книг Кестнера. Нет, что говорить, еще,
конечно, не социальная, не классовая — от этого писатель далек, и вряд --">