Льюис Кэрролл - Месть Бруно

размахивал цветами над головой, а закончив первый куплет, принялся объяснять.

— Нашего эльфового коголя зовут Оббегвон, — (наверное, он хотел сказать «Оберон»), — и он живёт за озегом — вон там — и вгемя от вгемени пгиплывает на маленькой лодке, и тогда мы идём и встгечаемся с ним, и, понятное дело, поём эту песню.

— И тогда ты идёшь к нему ужинать? — зловредно предположил я.

— Тебе нельзя говогить, — поспешно сказал Бруно, — так ты мне мешаешь петь.

Я сказал, что больше этого делать не буду.

— Сам я никогда не говогю, когда пою, — продолжил Бруно чрезвычайно серьёзным голосом, — поэтому и тебе не надо. — Затем он снова взмахнул колокольчиками и запел:

Ах, слушай, слушай — как прекрасен

Колоколов волшебных звон!

Они поют легко и ясно,

И лес их песней поражён!

Дзинь-дзинь, дзинь-дзинь — почётная роль:

Да здравствует наш Волшебный Король!

Смотри, смотри — как освещён

Наш лес огнями светлячков!

Собрал всех праздничный трезвон —

Ведь ужин наш уже готов!

Дзинь-дзинь, дзинь-дзинь — почётная роль:

Да здравствует наш Волшебный Король!

Смотри же и слушай! Спеши поскорей —

Пока не пробили полночь часы —

Попробовать яства лесных королей,

Что слаще рассветной медовой росы!

Дзинь-дзинь, дзинь-дзинь — почётная роль:

Да здравствует наш Волшебный Король!^*

— Тс-с, Бруно! — зашипел я предупреждающим шёпотом. — Она идёт!

Бруно перестал играть, чтобы Сильвия его не услышала, а затем, заметив, как она медленно пробирается сквозь высокую траву, вдруг неожиданно ринулся на неё головой вперёд, как маленький бычок, крича:

— Смотги в дгугую стогону! Смотги в дгугую стогону!

— В какую сторону? — спросила Сильвия довольно испуганным тоном, одновременно озираясь по сторонам, чтобы разглядеть, где может скрываться опасность.

— В ту стогону! — сказал Бруно, осторожно разворачивая её лицом к лесу. — А тепегь иди спиной впегёд, только не тогопись, — не бойся, не споткнёшься!

Но, тем не менее, Сильвия споткнулась; собственно говоря, он так торопился, что потащил её через такие залежи маленьких веточек и камней, что вообще удивительно, как бедной девочке удалось удержаться на ногах. Но он был слишком возбуждён, чтобы думать о том, что делает.

Я молча показал Бруно то место, куда её лучше всего привести, чтобы перед нею сразу открылся весь сад. Это был маленький пологий холмик, размером примерно с картофелину; и, когда они взобрались на него, я отступил под сень деревьев, чтобы Сильвия меня не увидела.

Я услышал, как Бруно торжественно воскликнул: «А теперь можешь смотгеть!», после чего последовал взрыв аплодисментов, который, впрочем, произвел один Бруно. Сильвия молчала — только стояла и смотрела, крепко сжав ладони, и я даже испугался, что ей не понравилось.

Бруно тоже наблюдал за ней с беспокойством, и, когда она спрыгнула с кочки и начала расхаживать по маленьким дорожкам, он стал осторожно ходить за ней, явно беспокоясь о том, чтобы она составила собственное мнение обо всём этом, без каких-либо намёков с его стороны. И когда она наконец глубоко вдохнула и вынесла свой приговор — торопливым шёпотом и пренебрегая правилами грамматики: «Это самая препрелестнейшая вещь, какую я раньше видела в своей жизни!» — малыш выглядел таким же довольным, словно сей вердикт вынесли все судьи и присяжные во всей Англии, вместе взятые.

— И ты вправду сделал всё это сам, Бруно? — спросила Сильвия. — И только для меня?

— Мне немножко помогли, — начал Бруно и весело рассмеялся, увидев, как она удивлена. — Мы занимались этим весь день, — я подумал, что тебе понгавится... — И здесь у бедняги начала дрожать губа, и через мгновение он расплакался и, подбежав к Сильвии, пылко обхватил её за шею и уткнулся лицом ей в плечо.

В голосе Сильвии также ощущалась лёгкая дрожь, когда она прошептала:

— Ну что, что случилось, милый? — и попыталась поднять его голову и поцеловать.

Но Бруно вцепился в неё, всхлипывая, и не мог успокоиться, пока не признался во всём.

— Но я хотел... испогтить твой сад... сначала... но... я

--">