Валентина Никиткина - Ах, ты, мой милый! - сказал кузнец

усиках-антеннах. Разве это не тот случай, когда надо послать сигнал "На помощь!" или, в крайнем случае, поговорить со звездами, чтоб не было так одиноко?

Привести в действие антенны оказалось не так-то просто. Всё не так-то просто, что делаешь впервые.

Он вертел головой, ерошил перья, взмахивал крылом, пытаясь развести антенны под нужным углом.

Он догадывался, конечно, что разговор со звездами должен быть только о предметах важных: звёзды с трудом сосредотачиваются на мелочах.

Но это не пустяк, если жизнь в опасности, тут вполне можно попросить совета.

— Как мне отсюда выбраться? — спросил он у самой близкой звезды.

К Дальним звездам он еще не умел дотянуться: эфир свистел, трещал и даже подвывал.

Да и Ближнюю тоже было услышать трудно: Парамон слышал какие-то далёкие голоса, они кричали что-то друг другу о севе, об озимых и о горючем. Для кого-то сейчас было трудное время. А то вдруг прослушивалась странная музыка, она переходила в пронзительный свист, от которого у Парамона звенело не только в ухе, но в голове, потом свист прерывался и чей-то бас восклицал: "Офелия, о нимфа... "

Парамон снова и снова шевелил усы-антенны, пытаясь настроиться поточнее, и каждый раз с надеждой спрашивал:

— Скажи мне, Звезда, что делать?

Наконец, он уловил ответ:

— Терпи, — прошелестела Ближняя Звезда. — Терпи, Парамон. Помощь придет утром.

И он стал терпеть.

До утра, конечно, было далеко. Ну, что ж, зато у него появилось время подумать, зачем он родился на свет и чем ему заняться в жизни.

Правда, ничего особенного он не придумал, потому что терпеть было трудно и очень холодно.

А перед рассветом, когда он уже совсем не мог терпеть и с каждой минутой слабел, к нему заглянула Луна. Сначала он увидел её отражение на дне колодца.

— Здравствуй! — сказала она.

Он поднял глаза, и она снова сказала ему:

-Здравствуй, Парамон!

А у него не было сил ответить.

Луна покачала головой, постояла над ним и потихоньку уплыла.

А у Парамона вдруг появились новые силы: Луна была такая красивая, такая сияющая и так сочувственно смотрела на него, что он сразу — раз и навсегда! — её полюбил. И он думал о ней и даже удивился, когда вдруг рассвело и настало утро.

Докучные сказки

Где-то замычала корова. Потом раздался голос то ли бабы Дуни, то ли бабы Клани: "Ах, ты, окаянная! Куды пошла!"

Что-то звякнуло. И опять тот же голос крикнул:

— Чего рано, Савелий Яковлевич? Опять рисовать пойдешь? Совсем ты на старости лет спятил, художник от слова "худо", — засмеялась баба Дуня.

— Евдокия Ивановна, скоро твой портрет нарисую, ты у нас красавица! — послышался голос старика.

Баба Дуня рассмеялась, совсем как молодая, потом смех ее стал удаляться.

Старик подошел к колодцу, позвякивая ведром.

Парамон только об одном мечтал, чтоб он заглянул в колодец. Несколько раз он порывался крикнуть старику, но, оказывается, он так охрип от холода, что только сипеть мог.

А старик-кузнец, как назло, не глядел вниз. Он привычно и аккуратно расправил цепь, не торопясь, пристегнул к ней ведро, нацелил его посредине сруба и стал крутить ворот.

Цепь разматывалась весело, с шумом.

Ведро пронеслось мимо Парамона и плюхнулось в воду. Старик стал с усилием крутить ворот в обратную сторону, и ведро, полное прозрачной студёной воды, медленно поползло вверх.

"Теперь или никогда!" — подумал Парамон и изготовился к прыжку.

Он намеревался, когда ведро будет проплывать мимо, оттолкнуться от сруба, ухватиться рукой за дужку ведра и так прибыть к старику: то-то он удивится! Но рука у него за ночь затекла, стала, как чужая. Парамон не смог ухватиться за дужку и плюхнулся в ведро.

Ведро было большое, глубокое. Наверное, он очень сильно барахтался, поэтому и не утонул.

Старик, как увидел его, крикнул: "Ох, ты, мой милый!", выхватил из воды, сунул для тепла за пазуху — и бегом домой.

Очнулся Парамон нескоро. Он лежал на кровати кузнеца, укрытый тяжелым одеялом. Горло у него было окутано чем-то тёплым, на голове — холодный компресс.

Кузнец сидел рядом на табуретке и придерживал компресс указательным пальцем, чтоб он не сползал, когда Парамон в беспамятстве вертел головой.

В печи горел огонь, отсветы его играли на цветных квадратах лоскутного одеяла, тени и трещины на потолке шевелились, складывались в разные картины...

Часто на потолке появлялся страшный зверь — черная тень нависала над --">