Фрэнсис Элиза Ходжсон Бернетт - Маленький лорд Фонтлерой

бесконечные разговоры. В замке находились дамы и кавалеры, приехавшие посмотреть на торжество, а также поздравить графа и повидаться с м-сс Эрроль. В том числе находились и леди Лорридэйль, и сэр Гарри, и сэр Томас Эш с дочерьми, и м-р Хавишам, и, наконец, красавица мисс Вивиана Герберт, в прелестном белом платье, в сопровождении целого кружка ухаживавших за нею кавалеров — хотя маленький Фонтлерой, очевидно, нравился ей больше, чем все они, взятые вместе. Когда он, увидев ее, побежал к ней и обнял ее за шею, она тоже обняла его, поцеловала так же горячо, как бы своего любимца-брата и сказала:

— Дорогой маленький Фонтлерой! Дорогой мой мальчик! Я так рада! Так рада!

Затем она пошла с ним гулять по саду и около замка и благосклонно интересовалась всем, что показывал ей маленький спутник. Он подвел ее, наконец, и к тому месту, где были м-р Хоббс с Диком, и сказал ей:

— Мисс Герберт, это мой старый, старый друг, м-р Хоббс, а это мой другой старый друг, Дик. Я им рассказал, какая вы красивая, и сказал им, чтобы они поглядели на вас, когда вы приедете ко мне на рождение.

И мисс Герберт обоим им подала руку и любезно с ними разговаривала, расспрашивала их об Америке, об их путешествии и жизни со времени приезда в Англию. Стоя рядом Фонтлерой смотрел на нее восхищенными глазами, и лицо его горело от удовольствия, так как он видел, как сильно понравилась мисс Герберт обоим его старым друзьям.

— Да,— сказал потом Дик торжественным тоном,— не видывал я еще такой красавицы! Цветок... цветок она настоящий, и больше ничего!

Все любовались на нее и на юного лорда, когда они проходили мимо. А кругом светило солнце, развевались флаги, игрались игры, танцевались танцы, и все это веселье наполняло сердце Фонтлероя несказанным счастьем. Весь мир казался ему прекрасным.

Счастлив был еще один человек — это старый граф, которому, при всем его богатстве и высоко светском образе жизни, очень редко выпадали действительно счастливые минуты. Может быть, он чувствовал себя счастливее потому, что стал несколько лучше. Конечно, не сразу стал он таким хорошим, каким считал его Фонтлерой; но, по крайней мере, он начал любить кое-что и повременам находил удовольствие в тех добрых делах, которые внушало ему невинное, доброе сердце ребенка — и то уже было начало. И с каждым днем ему больше нравилась жена его сына. Люди говорили правду, что он начинал любить и ее. Он охотно слушал ее кроткий голос и смотрел на ее кроткое лицо. Сидя в своем кресле, он обыкновенно следил за нею и прислушивался к тому, что она говорила сыну; слыша новые для него нежные и любовные слова, он начал понимать, почему ребенок, живший на окраине такого большого города, как Нью- Йорк, водивший дружбу с лавочниками и чистильщиками сапог, оставался настолько благовоспитанным, неиспорченным мальчиком, что никто не стыдился его даже тогда, когда судьба превратила его в наследника английского графства, жившего в английском замке.

В сущности, причина этого была очень простая. Она заключалась в том, что ребенок жил вблизи доброго и нежного сердца и научился от него иметь всегда добрые мысли и заботиться о других. Это, может быть, очень немного, но зато это самое лучшее в мире. Он ничего не знал о графах и замках; не имел никакого понятия о роскоши и блеске; но он всегда был любим, потому что сам был прост и сам всех любил. А быть таким не хуже, чем родиться королем.

Старый граф Доринкур с чувством полного удовлетворения наблюдал в этот день за внуком, как тот прохаживался по парку между народом, разговаривал с теми, кого знал, быстро кланялся, когда его встречали поклоном, беседовал со своими друзьями, Диком и м-ром Хоббсом, или стоял около матери или мисс Герберт, прислушиваясь к их разговору. Но никогда еще он не был так доволен, как в ту минуту, когда они подошли со внуком к самой большой палатке, где за обильным угощением сидели самые главные арендаторы Доринкурских земель.

В это время они провозглашали тосты; выпив за здоровье графа — с одушевлением, с каким еще ни разу до сих пор не приветствовалось его имя,— они предложили здоровье «маленького лорда Фонтлероя». И если когда-либо существовало сомнение относительно того, был ли маленький лорд популярен или нет, то оно вполне разрушилось бы в эту минуту. Поднялся такой шум одобрительных возгласов, такой звон стаканов! Эти простые люди, с теплым, отзывчивым сердцем, успели так полюбить маленького лорда, что забыли --">