Зеев Бар-селла - Сюжет Бабеля

И знамя его — Мопассан!

В 1916-м — в первом «листке» — Бабель пересказывает его рассказ «Признание», через 10 лет он публикует «Признание» в собственном переводе^{21}, а в 1932-м выходит рассказ «Гюи де Мопассан», где изложена история о том, как в 1916 году Бабель «Признание» переводил. И о том, как вдохновленный этим рассказом, он поцеловал свою работодательницу Раису Бендерскую, был ею поставлен на место и за смелость вознагражден.

Событие это отнесено к зиме 1916 года. Если бы речь шла о зиме 1915–16 годов, уместнее было сказать: «в начале 1916- го», так что, скорее всего, время действия — декабрь 16-го. Тот самый декабрь, когда был напечатан «листок» «Одесса».

Итак, в декабре Бабель окончательно уяснил, каким путем пойдет. Даже еще раньше:

«учителем французского языка был там <в коммерческом училище им. Николая І> m-r Вадон. Он был бретонец и обладал литературным дарованием, как все французы. Он обучил меня своему языку, я затвердил с ним французских классиков, сошелся близко с французской колонией в Одессе и с пятнадцати лет начал писать разсказы <sic!> на французском языке. Я писал их два года, но потом бросил; пейзаж и всякие авторские размышления выходили у меня безцветно <sіс!>, только диалог удавался мне. Потом после окончания училища я очутился в Киеве».

Это из автобиографии, написанной в 1924 г. и опубликованной в 1926-м^{22}.

Отчего ж тогда, очутившись в Киеве в 1911-м, он через два года печатает рассказ «Старый Шлойме», принадлежащий одной только литературной отрасли — русско-еврейской.

И зачем было упоминать о бретонском происхождении учителя Вадона? Ведь родился он не в Бретани и даже не во Франции, а в Херсоне. А предки его приехали из Прованса…^{23}

Причина, видимо, в том, что бретонцы, хоть и говорят по-французски, — не совсем французы. К тому же есть у них и собственный язык — бретонский, даже не романский, а кельтский по происхождению.

Иными словами, во Франции бретонцы — нацменьшинство, и достичь чего-то в культуре они могут, лишь заговорив по-французски. Как m-r Вадон.

Бабель уверяет, что по-французски он писал с 15-ти до 17-ти лет и бросил оттого, что не справился с пейзажем и размышлениями. Но неумение такого рода зависит вовсе не от языка…

Так зачем же Бабелю понадобилось объявлять себя французским писателем? И почему именно французским?

Причин, видимо, две. Француз — это иностранец, а иностранец видит то, что уроженцу страны никак не разглядеть. Пример — «Персидские письма» Монтескье^{24}.

А француз оттого, что слово это использовалось и как эвфемизм — ироническая замена слова «жид»^{25}.

И куда более вероятно, что никакого «французского этапа» в юности Бабеля не было. Начинал он вполне традиционно, описывая по-русски то, что знал, — жизнь евреев. Оттого и не упоминал никогда свой рассказ 1913 года, первый, под которым стояло имя, известное сегодня всем — И. Бабель.

* * *

Но и на этом пути стояло препятствие — Семен Юшкевич. Точнее, его скандальный роман «Леон Дрей» (1908–1913). Говорят, что на Юшкевича тоже повлиял Мопассанов «Милый друг», отсюда и фамилия героя — Дрей, воспоминание о Жорже Дюруа. Но Дюруа использует свое мужское обаяние для карьеры. А Леон Дрей — чистосердечный гедонист, с равной страстью наслаждающийся женщинами и едой.

Текстуальные связи Бабеля и Юшкевича установлены А. К. Жолковским^{26}:

Бобель: «За стеной еще раз взорвался женский смех. Из столовой вышли сестры с усиками, такие же полногрудые и рослые, как Раиса. Груди их были выставлены вперед, черные волосы развевались. Обе были замужем за своими собственными Бендерскими. Комната наполнилась бессвязным женским весельем, весельем зрелых женщин».

Юшкевич: «Положительно, этот зал напоминает мне веселый дом. Женщин сколько угодно <…> Каждая <…> из них здорова, благоухает, выхолена мужем для меня. Работайте, работайте, дурачье, — хольте моих женщин!»^{27}

Бабель: «Пошумев, они уехали в театр, где давали „Юдифь“ с Шаляпиным.

— Я хочу работать, — пролепетала Раиса, протягивая голые руки, — мы упустили целую неделю…»

Юшкевич: «- А мне, господа <…> с сожалением сказал [муж] <…> пора. <…>

— Так ты <…> уходи, — просто сказала Женя, — и приходи поскорее. Наш гость еще, наверное, посидит у нас»^{28}.