Алишер Навои - Фархад и Ширин

большим ревнивцем был,

И он Фархада бедного убил…

Хоть изложенья лишь такой узор

Поэты признавали до сих пор,

Но каждый столько редких жемчугов

Искусно нанизал на нить стихов,

Что мудрости взыскующий — смущен,

О мастерстве тоскующий — смущен.

Я их читал в волнении таком,

Что горевал над каждым их стихом,

И понял, что гораздо больше их

Мне суждено страдать в трудах моих.

Свернуть на путь иной пришлось тогда:

Вот она, повесть горя и труда.

Не жемчуга и не рубины в ней, —

Кремень! Хоть он и груб, зато прочней.

Хотя на вид рубин — кусок огня,

Но искру высекают из кремня.

Нет, не кремень, а кремневой хребет.

Гряда скорбей, крутые горы бед!

На них — Фархад… Куда же убегу?

Как отвернуться от него могу?

Я сам любовной скорбью угнетен,

Бродить в горах печали осужден.

Настроив сердце на печальный лад,

Создам я повесть о тебе, Фархад.

Нет, о тебе и о Ширин! О вас

Я поведу печальный свой рассказ…

Тот златоуст — великий сын Гянджи,

Чье имя перешло все рубежи,

Кто повести впервые строил дом,

Сказал, что был Фархад каменолом.

Когда же индустанский чародей

Сей повестью пленил сердца людей,

Он, сути не меняя основной,

На многое нанес узор иной.

Его Фархаду дан был царский сан:

Его отцом китайский был хакан…

А я, ведя иначе войско слов,

Поход повел сначала, как Хосров:

Слова начала людям по душе,^[11]

Когда они знакомы им уже.

«Алиф» у веры отними — она^[12]

Из милосердья в зло превращена.

Мы в солнце видим золото. Заметь:

«Шин» отпадет — и остается медь.^[13]

* * *

Подай мне, кравчий, яркую свечу, —

Не свет свечи, свет солнца я хочу!

Едва лишь солнце горы озарит,

Я, как Фархад, начну дробить гранит.

ГЛАВА XII РОЖДЕНИЕ ФАРХАДА

Скорбь бездетного китайского хакана.

Рождение наследника.

Тайная печать судьбы.

Ликование старого хакана.

Торжества в Китае

Товар китайский кто облюбовал,

Тот так халат цветистый расшивал.

* * *

Да, красотой своих искусств Китай

Пленяет мир и обольщает рай!..

Был некогда в Китае некий хан,

Не просто хан, — великий был хакан.

Коль этот мир и тот соединить,

Я знал бы, с чем его страну сравнить.

Был до седьмого неба высотой ^[14]

Хаканский трон роскошный золотой.

Звезд в небесах, а на земле песка

Нам не хватило б счесть его войска.

Таких богатств не видел Афридун, ^[15]

Казался б нищим перед ним Карун.

Завоеватели пред ним — рабы,

Сдают ему владенья, гнут горбы.

Как океан, как золотой рудник,

Он был богат и щедрым быть привык.

Нет, рудником глубоким не был он, —

Был солнечным высоким небом он.

Его взыскав, ему давало все

Судьбы вертящееся колесо;

Как никого, прославило его,

Единственным поставило его,

Единственным настолько, что ему

И сына не давало потому.

Венцом жемчужным обладает он, —

О жемчуге другом мечтает он.

В саду его желаний — роз не счесть,

Но есть одна — о, если б ей зацвесть!

Он, льющий свет на этот мир и тот,

Сам будто в беспросветной тьме живет.

Он думает: «Что власть, хаканство? Нет,

Я вижу: в мире постоянства нет.

И вечности дворец — не очень он

Высок, пожалуй, и непрочен он.

И чаша власти может быть горька.

И человек, процарствуй хоть века,

Чуть он хлебнет вина небытия,

Поймет все то, что понял в жизни я.

Хакан, чей трон, как небосвод, высок,

Бедняк, чей кров — гнилой кошмы кусок, —

Обоих время в прах должно стереть:

Раз ветвь тонка, то ей не уцелеть…

Ты смотришь в --">