Алишер Навои - Семь планет

АЛИШЕР НАВОИ СЕМЬ ПЛАНЕТ

Перевод со староузбекского С. Липкина

ВСТУПЛЕНИЕ

После характерных для поэзии восточного средневековья обращений к аллаху и к его пророку, автор пишет похвалу слову, которое «до всего сотворено», говорит о преимуществе стихов перед прозой, высоко оценивает своих великих предшественников — Низами, написавшего «Семь красавиц», и Эмира Хосрова, создателя «Восьми райских садов». В то же время Навои критикует их: «Явили ткань прошедшего они, но ткали опрометчиво они». Поэт рассказывает о том, что увидел во сне семь разноцветных двор-цов, и их властители, цари семи частей земли, поведали ему семь чудесных повестей, которые поэт и пересказал в своей поэме, ибо «сердце жаждет света и добра и песни, спетой голосом пера». Перед тем, как приступить к сказанию о шахе Бахраме и о красавице Диларам, Навои в «нескольких вступительных словах» кратко излагает летопись царствования Бахрама Гура

СКАЗАНИЕ О БАХРАМЕ И ДИЛАРАМ

1

Тот мудрый, кто составил временник

Иранских полководцев и владык,

Дал место и Бахрамовым делам, —

Стал украшением письмен Бахрам.

Когда Бахрама, — так писал мудрец, —

С небесной славою связал творец,

Признали власть его державных дум

Хакан и кесарь, весь Китай и Рум, —

Все страны обитаемой земли

Ему свою покорность принесли.

Его предел — от Рыбы до Луны.

Он всем владел от Рыбы до Луны.^[1]

Царем царей Бахрама нарекли,

Царем царей семи частей земли.

Всем дерзновенным робость он внушил,

Всех венценосцев данью обложил.

Такой завел порядок искони:

Будь это раджа иль хакан, — они,

Собрав налоги у себя в стране,

Их не держали у себя в казне, —

Несли всю дань к Бахрамовым стопам,

За ней гонцов не посылал Бахрам.

Так все цари, сполна и каждый год,

Бахраму отправляли свой доход,

А также и добычу рук людских

Из недр земных или пучин морских.

Все редкости, все ценности земли

Со всех сторон в его казну текли.

Велик ли, мал, но целиком налог

Исправно в шахский поступал чертог.

А шах, к игре и пению влеком,

Веселью отдавался целиком.

Любил он страстно музыку, игру,

Звенели песни на его пиру.

Не ведал он тоске своей границ,

Не видя музыкантов и певиц.

Повсюду он возил их за собой,

Без них терял он волю и покой.

Всевластный, музыки признал он власть.

Охота — вот его вторая страсть.

Но даже на охоте удалой,

Пронзая жертву меткою стрелой,

Вдруг останавливался, не дыша:

Алкала светлой музыки душа…

Он промаха не знал, стреляя дичь,

Кровь проливая, издавал он клич.

Среди лихих охотничьих забав

Он пил всегда вино, чей цвет кровав.

Нередко он, охотясь, открывал

Красивую поляну, и привал

Он объявлял; слетались сотни слуг;

Хмельная чаша обходила круг;

Звенел ребаб, то плача, то смеясь;

Шипел кебаб, на вертеле дымясь…

Однажды он, охотясь так, набрел

На холм; вокруг пестрел цветами дол

Не охватить его, не оглянуть…

Вливался воздух животворный в грудь.

Расположился на холме Бахрам,

Стал пировать. И песня к небесам

Свободно, ясно, радостно взвилась,

Она согласно, сладостно лилась.

Певцу внимая, пил Бахрам вино,

А сердце было ввысь устремлено.

Хмель в голове, а музыка в ушах

Так весело звенели; видел шах,

Что он могуч, и славен, и велик,

Для слабых — упования родник.

В душе рождалась мысль: «Я сотворен

Для блага всех земель и всех племен,

И в благодарность за любовь творца

Я должен бедных утешать сердца.

Я буду милосерден, справедлив,

Добро и правосудье утвердив».

Казалось, озирает он простор,

--">