Юрий Леонидович Нестеренко (Джордж Райт) - Формалин (СИ)

Юрий Нестеренко ФОРМАЛИН^[1]

Если ты родилась в трущобах Тихуаны и сумела дожить до пятнадцати лет — ты знаешь о жизни все.

Я дожила до двадцати трех.

Впервые меня попытались изнасиловать в мой двенадцатый день рожденья. Моя мать продала меня одному из своих клиентов. Вообще-то ей делали такие намеки и раньше, но у нее тоже были свои принципы. Она считала, что до двенадцати мне слишком рано этим заниматься. Не могу даже сказать, что она меня не любила. Она часто плакала надо мной, особенно когда напивалась, гладила мои волосы — у меня с детства были прекрасные черные вьющиеся волосы — и называла «мой ангелочек». Собственно, она и имя мне дала именно такое — Анхелина. До сих пор помню эти ее слезы, размазывавшие дешевую косметику, и запах виски у нее изо рта, когда она шептала ласковые слова. Мне было противно и одновременно жалко ее. Ну а как только мне исполнилось двенадцать, она решила, что пора уже и мне приносить в дом деньги. Или, может быть, дело было не в дате, а просто ей остро нужны были деньги на дозу, и она уже не могла терпеть. А может, даже я и возвожу на нее напраслину. Тот мужик — старый козел, ему было лет пятьдесят — сказал, что «с мамой мы обо всем договорились», но непосредственно от нее я этого не слышала. Когда он уводил меня, она лежала в отключке.

Я сказала ему, что вообще-то моя девственность уже обещана одному серьезному парню из картеля, и он сильно разозлится, если не получит обещанного. Поэтому я лучше отсосу. Он согласился. И я откусила ему его стручок. Зубы у меня всегда были крепкие.

Ну, точнее, перекусила пополам. А пока он орал и зажимал свой хлещущий кровью огрызок обеими руками — большая ошибка с его стороны, — я выдернула заколку из волос и воткнула ему в глаз. Сперва в один, потом тут же в другой. Мне ведь не нужно было, чтобы он когда-нибудь потом узнал меня на улице, верно?

В тот вечер я поклялась, что ни один мужик никогда меня не поимеет. Собственно, я и раньше склонялась к этой мысли, слыша из-за фанерной перегородки те звуки, которые издавали клиенты моей матери и она сама. Но в тот вечер я дала торжественную клятву. В церкви. Куда забежала, чтобы умыться и прополоскать рот от всей этой дряни святой водой из чаши. Хотя мне сгодилась бы любая вода, необязательно святая — просто церковь оказалась ближайшим местом.

В этот поздний час там никого не было и стоял полумрак, что меня более чем устраивало. Но священник все же заметил меня и поспешил ко мне со словами: «Могу ли я помочь тебе, дитя мое?» — а потом его глаза расширились, когда он увидел кровавые пятна на моей футболке. Но я сказала, что все в порядке, просто у меня шла носом кровь, и поспешно ретировалась из церкви.

Знаем мы этих добреньких. К моей матери они тоже ходили…

Домой я, разумеется, уже не вернулась и больше никогда не видела свою мать. Знаю только, что за тот случай ее никто не прирезал. Возможно, тот козел таки сдох от потери крови. Или же не посмел жаловаться перцам^[2] и, после полученных увечий, не смог отомстить сам. Моя мать умерла лишь несколько лет спустя, от передоза — так, во всяком случае, мне говорили.

Отца у меня никогда не было. То есть физически он, конечно, был. Мать даже называла его имя — Арон. Говорила, что он был богатым гринго, что у него свой дом в Калифорнии — не в нашей, а в ихней Калифорнии — трехэтажный особняк с бассейном на берегу океана, среди живописных скал и сосен. И что он будто бы обещал приехать за ней, когда помрет его жена, которая больна чем-то там неизлечимым даже для штатовской медицины. Что он когда-нибудь заберет в благословенную Америку нас обеих.

Все это, конечно же, полная чушь. Богатые гринго периодически мотаются в Мексику, чтобы вдали от жены, больной или здоровой, поразвлечься с местными шлюхами — но выбирают более презентабельные места. Если бы моя мать попыталась сунуться туда, ее бы просто прирезали — а в нашем районе прирезали бы такого вот богатенького туриста. Хотя, конечно, какой-нибудь гринго попроще — к примеру водила-дальнобойщик — и мог оказаться среди клиентов моей матери и наврать ей с три короба, но скорее всего она сама выдумала всю эту историю про миллионера с виллой у океана, который когда-нибудь увезет ее в рай. Выдумала, а со временем и сама начала в нее верить. Я тоже верила… какое-то время. Не очень долгое. Лет, наверное, до восьми.

Так что с двенадцати лет я стала жить на улице, --">