Рэй Дуглас Брэдбери , Курт Воннегут , Фредерик Браун , Жюль Верн , Пол Уильям Андерсон , Пирс Энтони , Питер Филлипс , Джеймс Хэмисат , Людвиг Хэвеси , Гербен Хелинга , Дэвид Керр , Жерар Клейн , Джеймс Кози , Стенли Вейнбаум , Филип Макдональд , Ларри Нивен , Люис Пэджетт , Жюльет Рааб , Фриц Ройтер Лейбер , Альфред Элтон Ван Вогт , Ллойд Биггл-младший , Ли Дуглас Брэкетт , Лестер Дель Рей , Клив Картмилл , Элджис Бадрис , Джоэрн Бамбек , Джейли Салли , Флетчер Спрэг Прэтт , Георгий Антонович Гамов - Фата-Моргана №4

ночь Великого поста, и, не досчитав до девяти, мы в Дублине! Я выхожу из машины, она медленно тащится по мостовой, и тогда я нагибаюсь и сую деньги моему водителю. Искренне, с мольбой, с теплотой, с самыми дружескими побуждениями, которые можно себе представить, я заглядываю в это симпатичное, по-мужски грубоватое, странно светящееся лицо.

— Ник, — позвал я. — Сделай мне одолжение.

— Какое угодно.

— Возьми еще и эти вот деньги, — сказал я, — и купи самую большую бутылку Ирландского мускуса, какую сможешь найти. И прежде чем заедешь за мной завтра вечером, выпей ее до дна. Ты сделаешь это, Ник? Ты обещаешь? Перекрестись и поклянись жизнью, что ты это сделаешь.

Он подумал, даже сама мысль о том, что я ему предлагаю, сделала его лицо прежним.

— Вы наводите меня на тяжкий грех, — сказал он.

Я втиснул деньги ему в ладонь. Он засунул их в карман и молча уставился перед собой.

— Спокойной ночи, Ник, — сказал я. — До свидания.

— Дай Бог, — ответствовал Ник.

И он уехал.

(Перевод с англ. Молокин А., Терехина Л.)

К ЧИКАГСКОЙ ВПАДИНЕ

Ближе к полудню старик приплелся в парк, почти безлюдный, накрытый бледным апрельским небом, из которого слабый ветерок выдувал последние воспоминания о зиме. Дряблые ноги были обмотаны грязными бинтами, длинные серые волосы всклочены, окаймляя непрестанно шепчущие губы.

Он быстро огляделся, словно надеялся найти что-нибудь кроме развалин и щербатого городского горизонта. Не увидев ничего нового, он потащился дальше, пока не заметил женщину, что одиноко сидела на скамье. Он внимательно посмотрел на нее, кивнул, сел на другой конец скамьи и больше не глядел в ее сторону.

Минуты три он сидел с закрытыми глазами, шевелил губами и покачивал головой, словно кончиком носа чертил в воздухе некие знаки… Дописав невидимую строку, он открыл рот и произнес приятным чистым голосом:

— Кофе.

Женщина застыла.

Старик узловатыми пальцами перебирал складки своих невидимых одежд.

— Протыкаешь фольгу! Огненно-красная банка с желтыми буквами! В нее врывается воздух! Иссс! Вакуумная упаковка… Сссс!.. Как змея.

Женщина резко повернула голову, словно ее ударили по щеке, и теперь во все глаза смотрела прямо ему в рот.

— Запах, аромат, благоухание. Жирные, темные, свежие — чудесные бразильские зерна!

Женщина вскочила, будто у нее над ухом выстрелили, пошатнулась.

Старик глянул на нее.

— Не пугайтесь! Я…

Но она уже убежала.

Старик вздохнул и пошел дальше, пока не достиг скамьи, на которой сидел юноша, увешанный пучками сушеной травы вперемешку с кусочками папирусной бумаги. Его тонкие пальцы дрожали, священнодействуя, выдергивали травинки и заворачивали их в бумагу. Словно сомнамбула, юноша вставил сигарету в рот, зажег ее. Потом откинулся на спинку скамьи, чтобы поглубже втянуть в легкие горький дым.

Облачко дыма унеслось по ветру.

Старик проводил его глазами и сказал:

— «Честерфилд».

Тот стиснул коленки.

— «Рализ», — добавил старик. — «Лаки Страйк».

Юноша уставился на него.

— «Кент». «Кул». «Мальборо», — не глядя на юношу, говорил старик. — Вот как они назывались. Белые, красные, янтарные пачки. Цвета свежей зелени, небесно-голубые, золотистые и со скользкой красной полоской, бегущей вокруг крышки, чтобы можно было легко разорвать целлофан и бандерольку…

— Заткнись, — сказал юноша.

— Продавались в аптеках, на станциях, в киосках…

— Заткнись!!

— Простите, — сказал старик, — я увидел, как вы курите, и подумал…

— Нечего думать! — Парень дернулся, его самодельная сигарета упала в пучки травы и запуталась в них. — Видишь, все из-за тебя!

— Извините. Такой день, захотелось по-приятельски…

— Я тебе не приятель!

— Все мы теперь друзья, иначе — зачем жить?

— Друзья! — фыркнул юноша, машинально нащипывая траву для новой сигареты. — Может быть, тогда, в семидесятом, они и были, но сейчас…

— Тысяча девятьсот семидесятый. Вы тогда, наверное, были ребенком. Масло в те времена упаковывали в ярко-желтую бумагу. «Детская радость» — Мыло Кларка в оранжевой обертке. «Млечный Путь»^[1] — у тебя во рту целая Вселенная со всеми ее звездами, кометами и метеоритами. Славно…

— Ничего здесь нет славного, — --">