Гарри Гаррисон , Боб Шоу , Нэвил Шют - Миллион завтра. На последнем берегу. Космический врач

Боб Шоу Миллион завтра Нэвил Шют На последнем берегу Гарри Гаррисон Космический врач

Боб Шоу Миллион завтра

Глава ПЕРВАЯ

Было раннее утро. Карев спокойно сидел за столом и не делал ровным счетом ничего.

Благодаря кислородно-аскорбиновой бомбе, которую принял перед завтраком, он не чувствовал физических последствий похмелья. Все же какое-то едва ощутимое напряжение, легкое подрагивание нервов говорило о том, что природа не дает обмануть себя так просто. У него была внутренняя убежденность, что он чувствовал бы себя лучше, расплачиваясь за перепой острой головной болью и тошнотой…

«Мне сорок лет, — подумал он, — и я уже плохо переношу это. Ничего не поделаешь, в скором будущем придется остыть». Он машинально коснулся щетины над верхней губой и на подбородке. Согласно с господствующей модой для исправных его возраста, щетина была пятимиллиметровой и, когда он нажимал на нее пальцем, отклоняя вбок, пружинила почти как проволочная щетка или как ряды малых переключателей, вызывающих попеременно удовольствие, боль и умиротворение. «Чем в гроб ложиться, лучше закрепиться», — мысленно повторил он популярную поговорку.

Он глянул сквозь прозрачную стену своего рабочего кабинета. Вдали, за блестящими трапециевидными зданиями города, поблескивали белизной, пульсирующей в такт ударам его солнца, Скалистые горы. В это утро должно было выпасть много снега, но отряды управления погодой уже вступили в дело, поэтому небо над ледовыми пропастями выглядело прямо-таки штормовым. Солнечный свет пульсировал, проходя сквозь неуловимые мембраны магнитных управляющих полей, видимых благодаря заключенным в них частицам льда. В глазах утомленного Карева небо выглядело как панорама потрепанных серых внутренностей. Он повернул голову и только решил сосредоточиться на пачке перфокарт, как раздался тихий звонок телепреса. На проекционном экране приемника появилась голова Хирона Баренбойма, председателя корпорации Фарма.

— Вы там, Вилли? — глаза с экрана смотрели вопросительно, ничего не видя. — Я хотел бы с вами увидеться.

— Здесь, здесь, — ответил Карев и, прежде чем включить изображение, убрал с поля зрения перфокарты, с которыми должен был закончить два дня назад. — Чем могу служить?

Взгляд Баренбойма замер на лице Карева, и председатель одарил его улыбкой.

— Не на волнах эфира, — сказал он. — Прошу через пять минут прийти ко мне в кабинет. Конечно, если вы можете вырваться.

— Конечно, могу.

— Отлично. Я хотел бы обговорить кое-что с вами наедине, — сказал Баренбойм, и его безволосое лицо расплылось в воздухе, оставив Карева на милость неясного беспокойства.

Председатель был настроен доброжелательно, но при этом ясно дал понять, что что-то затевает. Карев же неохотно встречался со старыми остывшими, даже в чисто дружеской обстановке. В его понимании возраст ста лет являлся границей, ниже которой еще можно было считать остывшего обычным человеком. Но если общаешься с человеком вроде Баренбойма, который пять лет назад отметил двухсотый день рождения…

Обеспокоенный Карев встал, перевернул внешнюю стену на сторону зеркала, одернул тунику и внимательно посмотрел на себя. Высокий, плечистый, хотя и не отличающийся атлетическим сложением, с прямыми черными волосами и бледным лицом, затененным щетиной в форме испанской бородки, он выглядел совсем неплохо, хотя, может, и не совсем как идеал бухгалтера. Почему же он боялся разговаривать с остывшими вроде Баренбойма и его заместителя Мэнни Плита? Потому что уже пора и тебе остыть, сказал внутренний голос. Время закрепиться, а ты не любишь, когда тебе об этом напоминают. Ты исправен в полном значении этого слова, --">