Стенли Вейнбаум - Высшая степень адаптации

Стэнли Вейнбаум Высшая степень адаптации

Чтобы немного перевести дух и собраться с мыслями во время этого сложного для него разговора, Дэниел Скотт перевел взгляд с добродушного лица Германа Баха на перспективу за окном. Темные глаза Скотта не увидели там ничего интересного — только обычный городской квартал, но зато он получил небольшую передышку. Доктор Бах прекрасно понимал затруднения своего молодого коллеги и поэтому с легкой насмешкой проговорил:

— Да ладно вам темнить, дорогой друг. Рассказывайте дальше. Вы только что высказали мысль, что любое выздоровление — это проявление способности организма к адаптации. И что?

— Я поставил перед собой вопрос, — с энтузиазмом заговорил Скотт. — Существует ли возможность повышения адаптации? И для ответа на него принялся изучать организмы, у которых эта способность выражена наиболее ярко. Конечно я прежде всего обратил внимание на насекомых: утратив крыло или ножку, они без проблем отращивают потерянные элементы. Даже отсеченная голова способна прирасти к новому телу. Но, увы, я так и не узнал, почему так происходит, — уныло закончил он свою тираду и вновь замолчал.

— Конечно, все зависит от гормонов. Именно они управляют всеми процессами любого организма, — заметил доктор Бах.

— Это-то я знаю. Вопрос в том — как? Но ответ на него я решил оставить напоследок, а пока принялся выискивать среди насекомых чемпиона по адаптации. И как вы думаете, на ком я остановился?

— Вы выбрали таракана, — рассмеялся Бах.

— Не угадали, — улыбнулся в ответ доктор Скотт. — Чем насекомое выше в своем развитии, тем ниже у него способность к регенерации. Поэтому чемпионом — скорее, чемпионкой! — оказалась фруктовая мушка дрозофила. Ею, в свое время, заинтересовался доктор Морган, когда добивался в своих опытах устойчивых мутаций. Так вот, эта мушка, обработанная воздействием рентгеновского излучения, производила белоглазое потомство, хотя дрозофил изначально характеризует красный оттенок глаз. Эта особенность осталась неизменной и у последующих поколений подвергшихся облучению мух. Именно дрозофилы послужили мне материалом для изготовления экстракта, который я затем ввел в кровь коровы. Спустя неделю я изготовил из вытяжки, полученной от этой живой лаборатории, сыворотку, полагая, что в нее должны были перейти адаптационные особенности дрозофил.

— И вам удалось установить это? — заинтересованно спросил Герман Бах.

— Да, я вводил сыворотку больным туберкулезом морским свинкам. И, представьте себе, они прекрасно справились с болезнью! Аналогично я вылечил бешенство у собаки, и даже перелом позвоночника у несчастной кошки. И вот теперь я подхожу к самой сути проблемы… — Скотт замолчал, словно мобилизуя все силы для продолжения разговора. Затем решительно произнес: — Я прошу вас, коллега, дать мне возможность испробовать сыворотку на одном из ваших больных.

Выпалив это единым духом, он уставился на старого доктора, а тот недовольно нахмурил брови.

— Вам не кажется, что вы слишком торопитесь? — спросил он. — Для точности эксперимента вам бы следовало провести еще некоторое количество опытов, в том числе на обезьянах, и только после положительных результатов переходить на человека, испробовав сыворотку, например, на себе.

Дэниел Скотт удрученно вздохнул.

— На мне бессмысленно — я, увы, совершенно здоров. Обезьяну же надо покупать, а у меня нет денег. Я обращался в Биологический Исследовательский Центр с просьбой выделить мне животных для опытов, но они отказали — вероятно, я оказался не слишком убедителен.

— А если заинтересовать Стоумена? — несколько нерешительно предложил Бах.

— Ну нет! Как только этот хищник от науки почует поживу, он сметет всех — в том числе и нас с вами. Вот его уж наверняка следует обходить стороной! Подумайте, может быть, вы доверите мне провести эксперимент на каком-нибудь безнадежно больном пациенте? — Доктор Бах лишь покачал головой. — О Господи! Неужели мне не соблазнить вас перспективой величайшего открытия? — воскликнул Дэниел Скотт.

— Я не слишком честолюбив, дорогой мой, — ответил старик. — А опыты на людях всегда переходят из медицинской категории в нравственную. — Он помолчал, явно обдумывая что-то, а затем сказал: — Я могу пообещать вам вот что. Если кто-нибудь из моих пациентов окажется в коме, с которой не сможет справиться уже ни один врач, я --">