Николай Алексеевич Гусев - Злая, злая планета

Николай Гусев Злая, злая планета

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ЗЕМЛЯНЕ

…Помню, стоим мы у входа в раздевалку, курим. Я, вообще-то, не курю, Кирсанов шутит про меня, что я ещё слишком молод, чтобы впасть в эту пагубную привычку, но нельзя ведь не постоять за компанию с людьми, с которыми ты связан чем-то большим, чем просто добыванием хлеба насущного? Там, у раздевалки, курит половина базы – сколько ругани было из-за этого, и все без толку. Табличку «не курить!» на трех языках, по-русски, английски и на лигуреме, новую в каждом квартале вешают, а куда она всякий раз девается – черт её знает.

Сиксфинги не курят табак произведённый на Земле, им поставляют никотин из Таррагоны, как и все, что им нужно для жизни на самой дикой планете в Галактике. Они не запрещают людям курить, если только табачный дым от наших сигарет не начинает беспокоить их обоняние. А единственное такое место на базе 68 дивизии Патрульного Корпуса, где можно покурить, не вызвав лишних неприятностей на свою голову, и без того обременённую неразрешимыми проблемами трудности выживания – это предбанник в раздевалке.

Так вот, значит, стоим мы, курим, благо, что поблизости нет ни запрещающей таблички, ни тех, кто особенно много печется о всякого рода запретах, и вдруг Кирсанов тушит окурок о то место на стене, где должна была находиться пресловутая табличка, и долго так, сладострастно крутит им, словно хочет ввинтить его в стену и медленно, манерно растягивая слова (он всегда так делает, когда собирается скормить нам очередную «сенсационную» небылицу – томно вздыхает, закатывает глаза, разводит руками и, продвигаясь между нами неспешно, подобно атомному ледоколу в зимнюю навигацию, начинает свой рассказ). Вот и сейчас все то же самое.

– А сейчас, парни, – Кирсанов делает значительную паузу, оглядывая нас с высоты своих двух метров, и все так и замирают с окурками у самых губ, теряясь в догадках, что же последует «сейчас». – Сейчас вы не поедете домой. Вы повернетесь спиной к столь желанной раздевалке, вышвырните напрочь из своей башки мысли о горячем душе и махровых полотенцах, застегнете ваши куртки, наденете шапки, рукавицы и мы отправимся работать.

Меньше всего на свете мы ожидали чего-то подобного. Во всяком случае, я к такому повороту событий не был готов совершенно. Я и ботинки успел расшнуровать, не то что шапку и перчатки стянуть, а куртку и вовсе давно повесил в шкафчик. Да и размякнуть я уже успел порядком, отогрелся в тепле, и даже подумать теперь было немыслимо о том, чтобы хоть краем носа высунуться на улицу. Признаться, я с самого далекого утра втихомолку мечтал, когда же уже случится вечер, и мы потянемся в раздевалку. И вдруг оказывается, что вся моя мечта – просто пшик. А еще говорят, что взрослого человека сложно задеть. Хотя, где-то я слыхал, будто многие люди, изрядно, между прочим, пожив на свете, так и отправляются в мир иной обиженными малыми детьми. Это не про тех детей, которые все понимают гораздо лучше некоторых поглупевших взрослых, но может быть, как раз про тех взрослых, которые, кажется, и вовсе никогда не были детьми. Что ж, Господь с ними со всеми. А на улицу я, ей ей не пойду.

Но все прочие, вопреки, вероятно, ожиданиям Кирсанова, разобравшись, что это отнюдь не веселый розыгрыш, восприняли новость довольно спокойно, один только Дима шмыгнул носом, стрельнул окурком в урну, схаркнул вслед за ним и угрюмо покосившись на Кирсанова, поинтересовался:

– Сверхурочные, небось, платишь, а, Николай Степаныч?

– Небось в двойном размере, – не замедлил подлить масла в огонь Кирсанов, и тут уж даже я отправился за курткой, на ходу зашнуровываясь, но не тут то было!

– …а на кой ляд он нам нужен? – Услышал я за своей спиной каркающий голос Дмитрия, и, как и любая другая тварь божья на моем месте, инстинктивно, шестым чувством догадался, что речь идет обо мне. – Дубина стоеросовая, ей богу! Сила есть ума не надо, дуб дубом, на что тебе этот дурень? Ни танка водить, ни по звездам ходить, ничего пацан не умеет!

С неимоверной скоростью, кое как запихав шнурки в ботинки, чтобы не болтались, и напялив куртку, я с удивительной для себя подвижностью ринулся ко входу и материализовался пред честными очами Кирсанова.

– А вот и он, Андрюша, голубчик! – Взревел Кирсанов, широко улыбаясь и хряснул меня по спине дюжей дланью. – Ну, все, Димыч, проехали, чего ты завелся? А вдруг встанем? Лишние руки еще никому не помешали. А уж его-то! Ты видал его ручищи? Кто --">